Типы, которые мы определили, касаются всей совокупности системы партий в продолжение известного периода. Но история порой являет нам неожиданные изменения равновесия: переход от одного периода к другому принимает форму перелома, а не эволюции. Иногда такая мутация выступает как следствие какого-то внутреннего или внешнего события: конец доминирования республиканцев и начало доминирования демократов в Соединенных Штатах в 1933 г. – результат Великой депрессии и американской “новой экономической политики”; перегруппировка партий в Бельгии после войны 1914 г. была вызвана концом доминирования католиков и восхождением социалистической партии. Наиболее часто глобальные мутации системы партий – это результат избирательных реформ или обновления тактики партий. Так, в Нидерландах отказ от союзов вызвал в 1868 г. крах предшествующей относительной стабильности и тенденцию доминирования либеральной партии; избирательный закон 1896 г. положил этому конец и установил новое равновесие, которое опрокинула введенная в 1918 г. пропорциональная система. Во всех странах, где последняя была принята, она коренным образом видоизменила взаимное соотношение партий. Диаграммы, показывающие парламентское представительство партий после каждых следующих друг за другом парламентских выборов в Швейцарии, Бельгии и скандинавских странах, предлагают нам совершенно различную картину до и после введения пропорциональной системы. В этой сфере влияние избирательной системы значительно: соответствующий вес партий зависит не только от общественного мнения, но и от техники его выражения. Далее мы еще выявим фундаментальные следствия этого факта для сущности политического режима.

Помимо глобальных мутаций системы партий, которые часто имеют своим результатом смену одного типа эволюции другим, встречаются мутации особые, присущие одной партии и не меняющие общего характера развития. Речь идет не о смене периода, а о внезапном перемещении партии в рамках одного и того же периода: таким было стремительное восхождение национал-социализма в Германии начиная с 1930 г., резкая вспышка роялизма в Бельгии в 1936 г. и последовавшее за ней столь же резкое [c.381] его падение. Никакие избирательные манипуляции с целью изменить выражение общественного мнения здесь не замешаны: изменилось само общественное мнение. Это произошло в форме резкого скачка настроений, эмоционального потрясения. Такие взрывы эмоций и скачки на строений обычно дело рук ничтожного меньшинства: они являются иногда легкими колебаниями больших партии, но в то же время могут объясняться и кратковременны ми успехами малых партий. Иногда они распространяют ся внезапно, подобно эпидемии. На положении партии эти исключительные мутации общественного мнения отражаются весьма неоднозначным образом. Преобладаю щим здесь выступает влияние избирательного режима, которое может привести даже к установлению иного тин.1 эволюции. Но нужно со всей силой подчеркнуть главное: влияние избирательного режима коренным образом различно в зависимости от того, идет ли речь о нормальной эволюции общественного мнения или чрезвычайных его мутациях. Если назвать способность избирательной сие темы преобразовывать колебания общественного мнения в колебания веса политических партий чувствительностью, то можно констатировать, что ее чувствительности к нормальным колебаниям мнений и чувствительность к эмоциональным их сдвигам не совпадают. Один способ голосования может быть нейтральным в отношении первых и очень восприимчивым по отношению ко вторым: в этом случае он будет иметь своим следствием как тенденцию к стабильному разделению, так и тенденцию к неожиданным и многочисленным изменениям. Другой, напротив, усиливая нормальные колебания мнений и вся чески приглушая резкие их мутации, может подтолкнуть к чередованию и сдвигам, оказав стабилизирующее воздействие. Следовательно, чтобы понять изменение веса политических партий, необходим системный анализ чувствительности различных избирательных режимов по отношению колебаний общественного мнения.

Схематически это можно выразить в следующих формулах: 1) система пропорционального представительства нечувствительна к нормальной эволюции мнений и весьма восприимчива к внезапным его мутациям, даже временным и слабым; 2) мажоритарное голосование и один тур весьма чувствительно к нормальной эволюции, но не реагирует на внезапные мутации, если только они не будут мощными и продолжительными; 3) мажоритарное [c.382] голосование в два тура относительно мало чувствительно как к нормальной эволюции мнений, так и к внезапным их мутациям. Как обычно, эти формулы отражают лишь общие основные тенденции и могут быть коренным образом модифицированы действием других факторов; они допускают многочисленные исключения.

Мы уже охарактеризовали стабилизирующую роль пропорциональной системы в отношении нормальных колебаний общественного мнения. Но природе эти нормальные его движения крайне слабы и распознать их можно лишь с помощью измерительных инструментов, в принципе аналогичных сейсмографам, которые улавливают не воспринимаемые нашими органами чувств колебания земной коры, увеличивая их силу. Верно преобразуя распределение голосов в распределение мест, не преувеличивая их колебаний, пропорциональная система ведет к укреплению положения партии. Вместе с тем ее нечувствительность в отношении нормальных колебаний общественного мнения не всегда влечет за собой стабильное разделение и абсолютную неподвижность: пропорциональная система с равным успехом может совпадать и с феноменом доминирования. Незначительные смещения голосов на каждых выборах, если они происходят в одном и том же направлении, в конечном счете порождают более обширные сдвиги – при условии, что эти смещения будут продолжительными и регулярными. Восходящая тенденция скандинавских социалистических партий после 1919 г. типична: о ней кстати, сложно было бы говорить, если бы система голосования преувеличивала или ограничивала бы естественную эволюцию. Представляется, что она ее затормаживала, с одной стороны, отдаляя момент достижения скандинавскими лейбористами абсолютного большинства: в Швеции и Норвегии они быстрее получили бы его при мажоритарных выборах в один тур; по той же логике они должны были бы получить его и в Дании, тогда как они его там вообще не достигли при системе пропорционального представительства. С другой стороны, можно полагать, что способ голосования упрочивает доминирование, поскольку он Придает затяжной характер процессу ослабления других партий (оно было бы менее значительно при мажоритарном режиме). Как видим, следует смягчить жесткость вышеприведенных формул в части стабилизирующей роли системы пропорционального представительства: на протяжении [c.383] очень длительного срока она способна и преувеличить нормальные сдвиги общественного мнения, вместо того чтобы их приглушить. Но она с одинаковым успехом тормозит их как в восходящей, так и в нисходящей фазах.

Разве не интересно было бы в этом отношении отметить, что фашистское поветрие, которое в тот же самый период распространялось по всей Европе, в благополучных северных демократиях (Бельгия, Нидерланды и скандинавские страны) проявилось только в электоральной форме и что сила его к тому же оказалась гораздо менее значительной, чем во Франции/ Там господствовала пропорциональная система, здесь – мажоритарный режим. Точно так же и развитие коммунизма сразу после Освобождения повлекло за собой резкий рост партии только в пропорционалистской континентальной Европе, но не в мажоритарных англосаксонских странах. Правда, лишь первые – за исключением Швеции – подверглись немецкой оккупации, которая способствовала росту коммунизма благодаря действиям маки и подпольной борьбе. И тем [c.384] не менее, если бы в Англии действовала мажоритарная система, коммунистическая партия, несомненно, имела бы на выборах 1945 г. больше двух депутатов. Если же рассматривать внезапные мутации более глубокого и продолжительного характера, то и здесь наблюдения также дают убедительные результаты. В 1919–1933 гг. система пропорционального представительства благоприятствовала развитию коммунизма в Германии, тогда как во Франции оно явно тормозилось мажоритарным режимом. восхождение нацизма, вероятно, происходило бы гораздо медленнее и имело бы меньшее значение, если бы в Германии продолжал действовать мажоритарный режим; относительная нечувствительность Империи к внезапным мутациям явно контрастирует с крайней чувствительностью Веймарской республики (табл. 38). Точно так же весьма симптоматично и развитие МРП во Франции в 1945–1946 гг.; при мажоритарном голосовании оно никогда не достигло бы подобной степени.

Различить кратковременные мутации и мутации глубокие и длительные подчас довольно трудно, тем более что пропорциональная система имеет тенденцию превращать преходящие мутации в долговременные, если они обладают достаточным размахом. В этом смысле заслуживает специального анализа пример французской коммунистической партии в 1945–1946 гг. В резком подъеме ее избирательного корпуса, когда он вырос с 15% в 1936 г. до 25% в 1945 и более чем до 28% в 1946 г. (а ведь выборы 1936 г. были для нее значительным успехом: ни в 1938, ни в 1939 г. она не добилась бы такого соотношения), можно различить две составляющих: одна – постоянная, соответствующая реальной и глубинной эволюции общественного мнения; другая – чисто преходящая, связанная с обстоятельствами Освобождения. Деятельность в Сопротивлении, память о его жертвах, патриотическая Пропаганда, гарантии генерала де Голля, должности, занятые явочным порядком, правительственное влияние, – все это бесспорно сыграло главную роль в успехе коммунистов в 1945–1946 гг. Часто подчеркивалось, что сельские департаменты, где их влияние было наиболее развито, точно совпадали с картой маки. Но очень мало обращают внимания на то, что численность партии в конце 1944 г. (спустя четыре месяца после Освобождения) почти не превышала довоенную цифру: значительный рост имел место в 1945 г., а в 1947 г., после изгнания из [c.385] правительства⁴, начался спад; в 1946–1949 гг. партия потеряла около 25'/о своих членов. Но такого же резкого спада электорального влияния коммунистов не произошло. Огромный рост компартии в 1945–1946 гг. неизбежно отбросил социалистов вправо, где они пытались вновь обрести избирателей-рабочих из числа средних слоев, покинувших их в пользу коммунистов: такая эволюция инфраструктуры партии повлияла на ее политику. С другой стороны, изоляция коммунистов вынудила СФИО поддерживать центристские правительства, что усилило эту эволюцию. Многие избиратели, проголосовавшие за коммунистов в 1945 г. в силу обстоятельств, остались им верны и в 1951 г. за неимением возможности отдать свой голос другой партии, которая казалась бы им способной защитить их интересы. Чувствительность пропорциональной системы в отношении внезапных значительных мутаций проявляется, по-видимому, в одном направлении: она фиксирует прилив, но имеет тенденцию затем стабилизировать его и тормозить отлив. Таким образом она закрепляет преходящие страсти при условии, что они были резко выражены.

Мажоритарное голосование в два тура не допускает такого закрепления, поскольку мешает эмоциональным порывам и внезапным мутациям проявиться; в иных случаях она играет почти аналогичную роль и по отношению к нормальным колебаниям общественного мнения, не достигая при этом степени невосприимчивости пропорциональной системы. С этой точки зрения французский пример, по-видимому, совершенно ясен. Анализируя каждое голосование, можно констатировать, что второй тур всегда сглаживает изменения общественного мнения, проявившиеся в первом. Если сравнить периоды 1919–1924 и 1928–1936 гг., видно, что колебания избирательного корпуса были ненамного более значительными в первом периоде, чем во втором; однако в первом случае они очень четко выразились на парламентском уровне в изменении большинства в силу единственности тура; во втором случае по причине наличия второго тура они отразились гораздо менее четко. Механизм стабилизации выступает как одновременный результат союзов и амортизирующей роли партии центра: его эффективность зависит, стало быть, от точности выбора первых и от тактики второй. Если слишком [c.386] жесткие избирательные коалиции мешают балансированию между правой и левой в зависимости от округов, подобному тому, как мы это видим у французских радикалов, то картина начинает напоминать двухпартийный режим: сглаживание колебаний общественного мнения Продолжает проявляться внутри каждого течения, но в распределение голосов между ними обеими вмешивается избирательная система, как при двухпартийном режиме. Суммируя, например, голоса голландских партий по каждой избирательной коалиции за 1880–1913 гг., получаем диаграмму в виде ломаной, совершенно аналогичную диаграмме двухпартийных режимов. Что касается внезапных мутаций, стабилизирующий характер режима с двумя турами обнаруживает те же нюансы. Если мутация проявляется в резком росте существующей партии, весьма трудно сказать, будет он сглажен или усилен способом голосования: все зависит от положения партии внутри коалиций. Если она и до мутации занимала первую позицию, техника выборов чаще всего имеет тенденцию преуменьшить ее успех, особенно если он достигнут за счет одного из членов альянса, поскольку общее число голосов коалиции пропорционально не увеличится в той же пропорции. Но даже если он приобретен в ущерб враждебной коалиции, мутация будет амортизирована: дополнительно полученное места распределятся среди всех союзных партий. В 1936 г. социалисты частично воспользовались мутацией коммунистов (которые удвоили количество избирателей): получив на 27.000 голосов меньше, чем в 1932 г., они приобрели на 20 парламентских мест больше. Но если партия, выигравшая от мутации, занимала второе или третье место внутри коалиции, это может выдвинуть ее на первую позицию; в таком случае ее кандидаты останутся в гонке второго тура и воспользуются снятием кандидатур других членов коалиции, вместо того чтобы уступить им дорогу. А поскольку соответствующие позиции союзников колеблются по регионам, а сами внезапные мутации не дают идентичного роста на всем пространстве данной территории, то никакие точные заключения невозможны.

Если мутация вызвана появлением на свет новой партии, стабилизирующий характер двух ту ров выступает гораздо более четко. Любая партия, желающая завоевать избирателей, оказывается при этом перед следующей дилеммой: ринуться в атаку в одиночку (а это означает быть раздавленной враждебными коалициями) или принять [c.387] участие в одной из них, что в свою очередь означает во многом потерять свою независимость и свою новизну, а так же оказаться в невыгодной позиции при распределении мест, поскольку новый кандидат обычно получает меньше голосов, чем старые, и, стало быть, почти не имеет шансов участвовать в гонке второго тура. Если к тому же второй тур совмещается с голосованием по одномандатным (а это значит небольшим) округам, что обычно способствует превращению их в настоящие личные вотчины, то невосприимчивость избирательной системы достигает своей кульминации: новая партия должна принять вызов на битву с испытанными кандидатами, если хочет иметь шансы ни успех. Чтобы избежать этой дилеммы, ей нужно будет сразу собрать такое количество голосов, которое позволит обратить в свою пользу снятие во втором туре родственных кандидатур в значительном числе округов. Такой вариант реализуется довольно редко; но даже и в этом случае неоднородный состав голосов, полученных депутатами новой партии, заставляет их умерить свои инновационные аппетиты и сглаживает силу мутации. Тем не менее во Франции разобщенность правой не так уж редко создавала подобную ситуацию, что давало известный шанс всякого рода бонапартизму. Многие наблюдатели, например, считали, что ФСП [3] могла бы добиться чуть ли не сотни мест, если бы выборы происходили не в 1939, а в 1940 г.; но из-за необходимости заключения альянсов новизна всегда в существенной мере теряется.

Пример Франции достаточно хорошо иллюстрирует консервативный характер второго тура. Проанализируем, например, эволюцию коммунистической партии и 1928–1939 гг. (табл. 39). На первом этапе (1928–1936 гг.) она идет в бой в одиночку, отказываясь снимать своих кандидатов даже во втором туре: таким образом полностью сохраняется чистота и оригинальность, но партия терпит поражение (в 1928 г. при 1.063.943 голосах в первом туре она получила всего 14 мест, тогда как социалисты получат их 99 при 1.698.084); в 1936 г. коммунисты войдут в коалицию Народного фронта, что позволит им получить 72 места, но весьма определенно будет связано с фазой “обуржуазивания” и смыкания (по крайней мере внешнего) с традиционными партиями. С другой стороны, можно констатировать абсолютную неспособность даже таких активных движений, как “Аксьон франсэз” [4], добиться парламентского представительства. Судь6а [c.388] социалистической партии также предлагает сюжет, достойный размышления; постоянная необходимость сотрудничать с “буржуазными партиями” в избирательных целях имела тенденцию перманентно размывать ее собственные черты и сближала ее с этими партиями по духу и устремлениям: избирательная система, несомненно, несет большую долю ответственности за безликость французского социализма. В конечном счете второй тур консервативен по самой своей сути. Он автоматически вытесняет мутации общественного мнения, когда они поверхностны и преходящи; если же они глубоки и продолжительны, он тормозит их парламентское выражение, в то же время последовательно изживая их оригинальность и обнаруживая тенденцию нивелировать их до уровня традиционных партий. Конечно, постепенная утрата партиями их динамизма – явление общего порядка, но двухтуровая система имеет тенденцию ее ускорять.

Мажоритарное голосование в один тур дает подобные результаты в отношении внезапных мутаций, но не медленных и нормальных колебаний общественного мнения. В отличие от пропорционального представительства –системы пассивной, она представляет по преимуществу активный принцип, ограничивая первые и усиливая вторые. Мы уже видели, что нормальные колебания общественного мнения при этом избирательном режиме принимают обычно форму чередования: даже в случае замедленного чередования, сочетаясь с доминированием какой-то партии, кривые колебаний парламентских мест, полученных партиями, принимают вид ломаной линии, весьма характерной для этой системы. Если сравнить с ними кривые колебаний голосов, можно констатировать очень четкое различие в амплитуде разрывов; в этом смысле весьма выразительно сопоставление процента голосов и процента полученных мест в Англии в 1918–1950 гг., даже при том, что присутствие либеральной партии существенно искажало систему (табл. 40). Механизм усиления прост, это результат сочетания двух выше уже проанализированных тенденций: к сверхпредставительству партии большинства и к заниженному представительству партии меньшинства. Если он функционирует нормально, то есть когда мажоритарная система(сообразно своему естественному предназначению) совмещается с дуализмом партий, она действует как некий политический сейсмограф, способный зафиксировать колебания [c.389] общественного мнения, которые без нее были бы неощутимы. Достоинство этой системы в том, что она противостоит естественному консерватизму общественного мнения, не искажая при этом общей направленности его колебаний. Если мажоритарное голосование в один тур совмещается с многопартийностью, результаты гораздо менее удовлетворительные: сейсмограф тогда фальшивит, деформируя колебания общественного мнения, вместо того чтобы их просто усиливать. Не будем все же забывать, что деформация эта чаще всего происходит в строго определенном направлении (в ущерб третьей партии) и имеет таким образом тенденцию за счет своего собственного действия воспроизводить фундаментальную двухпартийность режима.

При двухпартийном режиме педалирование изменений общественного мнения за счет действия мажоритарного голосования выглядит подчиненным точному закону, который можно сформулировать следующим образом: соотношение мест, полученных партиями, равняется кубу соотношения полученных ими голосов (а’/в’=а³/в³). Это соотношение выведено в 1909 г. Ж.-П. Смитом в докладе Королевской комиссии об избирательных системах на основе изучения английских выборов XIX века. Но практически формула с равным успехом приложима к британским выборам 1931, 1935 и 1945 г. (то есть к тем, которые происходили после установления относительной двухпартийности). Только в 1950 г. лейбористы получили на 18 мест меньше (а консерваторы – на 18 больше), чего не предполагает закон Смита: это небольшое отклонение, по-видимому, объясняется присутствием либеральной партии и неравной нарезкой округов⁵.

Гораздо труднее выявить следствия мажоритарного голосования в один тур в отношении внезапных мутаций общественного мнения. Если мутация выражается в росте или резком упадке одной из существующих партий, она усиливается избирательным режимом посредством механизма, который мы только что описали; в системе с двумя турами все иначе, за исключением одного пункта: новизна мутации сглаживается. Теоретически можно влить новое вино в старые мехи; практически же вино приобретает вкус [c.390] мехов… Количественно мутация усилена, увеличивается и амплитуда подвижек между двумя выборами; политически же она амортизируется активистами и руководством старой партии. Стабилизирующий эффект еще определеннее, если внезапная мутация проявляется в форме возникновения новой партии, но здесь есть существенные отличия. С одной стороны, мажоритарная система с голосованием в один тур проявляется тогда как система консервативная – еще более консервативная, чем режим в два тура, поскольку ставит перед переменами непроходимый барьер в виде мощи двух больших избирательных блоков, которые она создала. Здесь может быть приведен пример Соединенных Штатов: общепризнанна невозможность создания там “третьей партии”. Но, с другой стороны, признано и то, что эта система определенно способствовала развитию социалистических партий в начале XIX в. и что первыми странами, где эти партии смогли участвовать в отправлении власти, были именно страны с мажоритарным голосованием в один тур: Австралия и Новая Зеландия. Как разрешить это противоречие?

Оно в значительной степени проистекает из конкретных обстоятельств, не укладывающихся ни в какие общие определения, и не связано с избирательным режимом. А вместе с тем оно объясняется также природой и силой новых движений общественного мнения. Пока они остаются слабыми и неокрепшими, система безжалостно отказывает им в парламентском представительстве: даже их потенциальные избиратели по существу избегают распылять ради них голоса, которые в результате могут обеспечить триумф худших их противников. Таким образом ставится заслон любым внезапным и поверхностным скачкам настроений, через которые порой проходит нация. Но предположим, что новая партия – лейбористская, например – достигла известной силы в одном округе: на следующих выборах страх перед социализмом отбросит самых умеренных либеральных избирателей к консервативному кандидату, тогда как наиболее радикальные присоединятся к лейбористам. Эта двусторонняя поляризация открыла процесс вытеснения либеральной партии, который успехами лейбористов будет только ускорен, поскольку с того момента, когда либералы перейдут на третью позицию, ко всему тому добавится еще и заниженное представительство. При режиме в два тура ситуация совершенно [c.391] иная: во французском округе до 1939 г. тот факт, что социалистическая партия добивалась внушительного числа голосов, не отдалял от радикала самых умеренных его избирателей, а как раз наоборот: некоторые избиратели правой начинали искать менее опасного либерала – в том смысле, что он мог бы надежнее защитить их от социалиста: поляризация работала в пользу центра и отдаляла приход новой партии к власти, в то время как необходимость вступать в союзы со старыми партиями ослабляла ее оригинальность.

Таким образом, голосование в один тур гораздо менее консервативно, чем об этом зачастую говорят; оно, напротив, может ускорить развитие новой партии, как только она достигнет некоторой прочности, и быстро дать ей положение “второй партии”. Но с этого момента результаты его действия начинают напоминать голосование в два тура: как и последнее, оно ускоряет естественное старение новой партии, имея тенденцию несколько сближать ее с той из старых, что остается ее главной соперницей: мы еще скажем далее об этом глубинном импульсе, который приводит к тому, что две крупные партии в дальнейшем начинают походить друг на друга своей центристской ориентацией в избирательной борьбе. [c.392]

Далее:
III. Союзы партий

К оглавлению