Нартов Н.А., Нартов В.Н. Геополитика: учебник для студентов вузов, обучающихся по специальностям “Государственное и муниципальное управление”, “Международные отношения”, “Регионоведение”. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: ЮНИТИ-ДАНА: Единство, 2007.– 527 с.

/c. .../ – разделитель страниц (конец текста на странице)

 

Глава 4. Русская школа геополитики

• Русские геополитические истоки
• Д.А. Милютин: геополитические приоритеты России
• Геополитические концепции Н.Я. Данилевского
• Русская геополитическая мысль начала XX в. • Течение евразийцев
• Географический мир Евразии • Культура Евразии
• Этнические связи в рамках Евразии
• Становление России как идеократического государства

Русская геополитическая школа, прошедшая в своем развитии несколько этапов, была многослойной, порой противоречивой, впрочем, так же, как школы и течения Западной Европы и США. Большое влияние на ее становление оказала теория географического детерминизма, и прежде всего труды Л.И. Мечникова. Нельзя не отметить, что русская школа геополитики имела свои истоки.

4.1. Русские геополитические истоки

Геополитика в России подпитывалась многими течениями, берущими начало в лоне географических, гуманитарных, естественных наук. Об универсальности научных интересов Н.Я. Данилевского, оказавшего сильное влияние на формирование взглядов геополитиков-евразийцев, мы еще скажем. Нельзя не отметить и статьи В.Ф. Головачева “О значении флота для России на основании истории”, работы С.А. Скрегина “Мореходство и его влияние на развитие российского государства”.

Большой интерес представляют труды вице-адмирала, крупного теоретика морского дела, этнографа, экономиста и политика Василия Михайловича Головнина (1776–1831). Его книгой “Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах” зачитывались не только в России, но и во всей Европе. Сочинения мичмана Мореходова (под таким псевдонимом публиковался Головнин) “О состоянии Российского флота в 1824 году”, напечатанные в Санкт-Петербурге в 1861 г., содержат много идей, которые гораздо позже развил американец А. Мэхэн.

Наиболее глубоко с нашей точки зрения исследовал интересующую нас проблему морской истории старший лейтенант флота E.H. Квашнин-Самарин. Его фундаментальную работу “Морская идея в Русской земле. История до Петровской Руси с военно-морской точки зрения” можно назвать настольной книгой по геополитике. В ней прекрасно показано огромное значение флота в становлении русской государственности с VIII по XVIII в. Книга была издана Морским Генеральным штабом в Санкт-Петербурге в 1912 г. /c. 108/

Нельзя не упомянуть труды Михаила Васильевича Ломоносова (1711–1765), написавшего трактат “Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию” (1763) и работу “Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на Восток Сибирским океаном” (1765). Идеи гениального русского ученого, по сути, стали востребованы только в начале XXI в., о чем мы еще будем говорить.

В 1853 г. была издана любопытная книга Владимира Ивановича Даля (1801–1872) “Матросские досуги”. Автор известного четырехтомного “Толкового словаря живого великорусского языка” тоже видел Россию могучей морской державой.

Следует упомянуть и о вкладе в развитие морской идеи величайшего ученого Дмитрия Ивановича Менделеева (1834–1907). В архивах найден черновой вариант его докладной записки С.Ю. Витте “Об исследовании Северного Полярного океана”¹.

Но решающее воздействие на формирование геополитических идей все же оказали труды российских географов. Сочинения крупных русских ученых-географов А.И. Воейкова (“Будет ли Тихий океан главным морским путем земного шара?”), географа и демографа П.П. Семенова-Тян-Шанского (“Значение России в колонизационном движении европейских народов”), труд Л.И. Мечникова (“Цивилизация и великие реки. Географическая теория развития современных сообществ”), военного географа Д.А. Милютина, A.A. Григорьева, Н.Я. Данилевского и других ученых подготовили хорошую теоретико-методологическую базу для формирования отечественной геополитической школы.

Ее основателями можно считать военного географ, статистика Д.А. Милютина, а также А. Вандама, издавшего в 1912 г. геополитический труд “Наше положение”. Наиболее крупным представителем русской геополитической школы по праву считается В.П. Семенов-Тян-Шанский – единственный автор, развивавший геополитические идеи в Советской России, который в 1920–1930-х гг. был профессор страноведения географического факультета Ленинградского государственного университета.

Но первыми в России, кто поняли огромную важность роли пространств в развитии государства, были полковник Языков и генерал-фельдмаршал России Д.А. Милютин. Войны Французской республики и Наполеона, их огромный пространственный размах дали толчок к осмыслению роли пространства (географического фактора) в военных операциях. Первый русский учебник по военной /c. 109/ географии был написан для русской Академии Генерального штаба полковником Языковым. Он поставил вопрос о влиянии на военные действия не только топографии, но и состава населения, экономики, государственного устройства, военной администрации, климата, этнологии, философии и даже богословия.

4.2. Д.А. Милютин: геополитические приоритеты России

Дмитрий Алексеевич Милютин (1816–1912) – автор многих трудов, но наибольший интерес с точки зрения геополитики представляет работа “Критическое исследование значения военной географии и военной статистики”. В ней заложены идеологические и теоретические основы русской геополитики. В 1846 г. полковник русской армии Д.А. Милютин подвел черту под дискуссией о предмете военной географии, выпустив брошюру “Критическое исследование значения военной географии и военной статистики”. Блестящий офицер (генерал в 40 лет), ученый с обширными познаниями, обладающий мощным аналитическим умом, Милютин в 1860 г. стал заместителем (товарищем) военного министра, затем возглавлял Военное министерство, а в последние годы жизни Александра II, после отставки канцлера Горчакова в 1878 г., фактически под его началом оказалось и Министерство иностранных дел.

Милютин верно определил геополитические приоритеты России. Основным противником он считал Британскую империю, но предпринимать активные действия против нее считал преждевременным. Россия еще не залечила раны Крымской войны 1853–1856 гг. Для поддержания равновесия в Европе и на Ближнем Востоке, по его мнению, нужен был военно-политический союз России и Германии. В Средней Азии Россия стремилась подчинить себе огромный Туркестанский край, где необходимо было ликвидировать феодальную зависимость среднеазиатских городов от полудиких племен кочевников. По сути, в Туркестане Милютин делал все для того, чтобы занять необходимые позиции, с которых можно было бы угрожать Индии – основе могущества Британской империи и одновременно ее ахиллесовой пяте. /c. 110/

Сложны и противоречивы были и геополитические отношения России с Турцией. По плану военного министра турок нужно было изгнать из Европы и создать Балканскую конфедерацию под общим покровительством Европы, а проливы должны получить нейтральный статус².

Персия и Китай получали гарантии Российской империи от всех превратностей английской политики. Эти страны, как и США, Милютин считал естественными союзниками России³.

Плоды геополитических расчетов генерал-фельдмаршала, умевшего “мыслить континентами”, Россия смогла пожинать уже в 1877—1878 гг. Русские войска тогда били турок на Балканах, а английская эскадра смогла решиться только на маневрирование в проливе Дарданеллы. Британию больше беспокоили казачьи полки, расквартированные в Мерве и Ташкенте, нацеленные на Индию.

Таким образом, за 10—11 лет в Европе и на Балканах создалась совершенно иная геостратегическая и геополитическая ситуация. Все это стало возможным в силу ряда объективных условий и субъективных факторов. Одним из последних было практическое применение знаний по военной географии, разработанной русскими офицерами-учеными Языковым, определившим военную географию как науку теоретическую, как отрасль или часть военной стратегии, а в большей степени благодаря научным трудам и практическим делам Милютина.

Последний генерал-фельдмаршал России справедливо критиковал работу Языкова и других ученых (европейских), старавшихся военной географии придать значение “специальное и самостоятельное”. Он отмечает, что “ни один не достиг этой цели в самостоятельном исполнении, и что в немногих сочинениях, служащих образцами отдельных описаний театров войны, все исследования к другим эпохам применены быть не могут”⁴.

Предметом военной географии и военной статистики, по мнению Милютина, являются общие и частные закономерности функционирования и развития государства — политическая система, экономическая и военная мощь, территория, географическое положение, а также общие топографические свойства — очертания границ, включая соседей:

“...иное государство растянуто на большое протяжение или разбросано отдельными частями, другое округлено и составляет сплошную /c. 111/ массу; одно по своему положению есть государство исключительно континентальное, другое исключительно морское; одно принуждено иметь для обороны сравнительно гораздо большие войска, чем другое; одно обращает главное внимание на сухопутные войска, другое на флот”⁵.

Как видно из этого фрагмента работы, русский военный ученый еще в 1846 г., т. е. задолго до рождения X. Маккиндера и в то время, когда другому крупнейшему теоретику США, автору теории “морского могущества” А. Мэхену было только шесть лет, ставил вопросы о роли пространства, об очертаниях береговых линий и границ, о роли того или иного вида войск в защите государства.

Далее в своей работе последний генерал-фельдмаршал Российской империи рассуждает как классик геополитической науки, предвосхищая будущие идеи Ратцеля и Челлена:

“Производительность почвы, климат и другие свойства местности определяют собственные средства государства... Наконец, сообщения водные и сухопутные, искусственные и естественные... облегчают или затрудняют перевозку...”⁶.

Под углом зрения основных принципов геополитики рассматривает Д.А. Милютин роль народонаселения, государственного устройства в геополитических и геостратегических отношениях.

4.3. Геополитические концепции Н.Я. Данилевского

Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885) был универсальным ученым. Он оставил труды, например, в естественных науках (книга “Дарвинизм”) и политической экономии (“О низком курсе наших денег”). Но наиважнейшее его сочинение – фундаментальная книга по геополитике под названием “Россия и Европа” (1869). Методологическим основанием книги является органическая теория: на ней базируется теория социальных общностей (наций) и формируется область знания, называемая ныне геополитикой. Данилевский вводит в науку категорию “культурно-исторические типы”. Впоследствии его идеи развивали немецкий философ О. Шпенглер и английский историк А. Тойнби. /c. 112/

Большинство идей Данилевского актуально и в третьем тысячелетии, когда идет столкновение цивилизаций, заново перекраиваются карты Европы, Евразии, Ближнего Востока. Сейчас идет очередной виток социального и национального переустройства России и мира, так что главная тема книги “Россия и Европа” – судьба России, условия выживания русского народа и славян вообще – не потеряла своей остроты и в наши дни.

Н.Я. Данилевский анализирует историю России почти за 200 лет. В этом труде ученый дал образец системного подхода к анализу взаимодействия России с государствами Европы. Автор подчеркивает, что социальные преобразования в стране окажутся не только безуспешными, но и разрушительными, если они будут осуществляться по рецептам западных советников. Чужеродные специалисты-советчики никогда не будут учитывать национальные интересы России (это они не раз демонстрировали в 1990-х г. и в начале XXI в.).

В глубоко аргументированном труде Данилевского рассмотрены геополитические закономерности, объясняющие место России в Европе. Он предложил “морфологический принцип”, наделенный универсальностью, для построения всемирной истории. Господствующую, искусственную систему объяснения истории, он полагал заменить естественной. Первая система объяснения истории опиралась во многом на гегелевский спекулятивный панлогизм, европоцентризм, паневропеизм. Модель европейского развития принималась за универсальную, всеобщую.

“Морфологический принцип”, по его мнению, позволяет рассматривать исторический процесс более объективно. Его можно представить как совокупность разнообразных, индивидуализированных форм жизни народов и национальных образований, существующих самобытно, причем определяются они внутренними факторами, детерминирующими исторический процесс. Таким образом, он идет от конкретных объектов, создает теорию множественности и разнокачественности человеческих культур. Отрицая идею общественного прогресса, ученый, по сути, критикует идею “общечеловеческих ценностей”, которую с подачи заокеанских советников продвигал в свое время М.С. Горбачев, да и сейчас ее отстаивают многие российские либералы, не понимая ее разрушительного для России, да и для европейских государств, содержания.

Данилевский совершенно справедливо утверждал (вслед за ним об этом писал первый русский профессиональный социолог М.М. Ковалевский), что народы разновременно проходят однотипные ступени развития, что объектом истории следует считать не человечество (понятие абстрактное), а культурно-исторические типы, формирующиеся из народностей (племена и племенные союзы) и /c. 113/ наций. Данилевский обозначил нацию термином “культурно-исторический тип”, что не совсем корректно с позиций науки, но он подразумевал под этим социальную общность, носящую локальный характер и единообразие условий существования. Культурно-исторический тип обладает связями и внутренними структурами, его организация отличаются от других по индивидуальным видовым признакам, но имеет и совпадающие родовые характеристики.

Данилевский указывает на культурно-исторические типы, уже выразившие себя в истории:

1) египетский;

2) китайский;

3) ассирийско-вавилонско-финикийский, халдейский или древне-семитический;

4) индийский;

5) иранский;

6) еврейский;

7) греческий;

8) римский;

9) новосемитический или аравийский;

10) романо-германский или европейский⁷.

По мнению ученого, из классификации народов по культурно-историческим типам вытекают следующие законы:

“Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком и группою языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному “культурно-историческому типу”, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, только тогда достигает полноты разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государства.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним однополым растениям, у которых /c. 114/ период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу”⁸.

Учение о нациях, их сущности, происхождении, признаках и законах – это и есть теория о культурно-исторических типах Данилевского. Признаки, законы культурно-исторических типов по смыслу близки тем признакам нации, которые названы Сталиным через 40 лет после выхода в свет книги “Россия и Европа”, т.е. обнаруживается связь русской философско-социологической мысли XIX в. с русским марксизмом. Особенно ясно видна эта связь в трудах русского философа Н.А. Бердяева. Русская цивилизация существенно адаптировала, изменила западное понимание марксизма.

Теория культурно-исторических типов Данилевского явно противостоит универсалистским европейским концепциям истории. Евроцентристский подход не давал объективного научного объяснения истории России, народов Востока. История огромного Евразийского региона превращалась усилиями ученых-европейцев в приложение к европейской истории. Предложенный Данилевским полицентризм типов культур давал возможность видеть не однолинейный, а многовариантный образец развития человечества.

Данилевский в своей книге аргументированно защищал политические интересы не только русских, но и всех славян. Защита национальных интересов, полагал Н.Я. Данилевский, должна уважать права и достоинства людей иных национальностей, если они не претендуют на какую-то особую роль в отношениях с другими нациями. Автор делает вывод:

“Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака, болгара (желал бы прибавить и поляка), после Бога и Его святой Церкви идея Славянства должна быть высшею идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага”, ибо эти блага – “суть результаты народной самодеятельности”⁹.

За это ученого критиковали философ-идеалист, сторонник экуменизма B.C. Соловьев и социолог-субъективист Н.К. Михайловский.

Анализируя отношения России со странами Европы, ученый отмечал, что они чаще всего были неравными и невыгодными для России. И он делает вывод: “Европа враждебна России”. История, справедливо утверждал он, учит, что экспансия с Запада – явление постоянное. Европейские политики при принятии решений, особенно касающихся России, всегда руководствуются “двойным стандартом”. Для безопасности России и всего славянского мира, по /c. 115/ убеждению Данилевского, нужно уметь добиваться разобщенности целей Англии, Франции, Германии, Австрии – их объединение всегда опасно для русских и всех славян.

Европейская семья всегда оттесняла Россию на Восток. Вхождение нашей страны в “европейский дом” произошло в конце XX – начале XXI вв. Но вошла туда Россия, а ранее СССР, уйдя из Восточной Европы, согласившись на одностороннее разоружение, на утрату исконно русских земель (на севере – до Ивангорода, Пскова; на западе – до Смоленска, а на юге – до Ростова). Н.Я. Данилевский писал:

“Свои великие вселенские решения, которые становятся законом жизни народов на целые века, Россия решает сама, без всяких посредников, окруженная громом и молниями, как Саваоф с вершины Синая”¹⁰.

По его мнению, “восточный вопрос” не должен решаться дипломатами, часто преследующими свои личные, временные интересы. Сущность “восточного вопроса”, который должен привести к мировой борьбе, и закончиться созданием новой цивилизации, -борьба “Романо-Германского” и “Греко-Славянского” миров, из которых один – наследник римской цивилизации, а другой – наследник греческой:

“Древняя борьба Романо-Германского и Славянского миров возобновилась, перешла из области слова и теории в область фактов и исторических событий. Магометанско-турецкий эпизод в развитии Восточного вопроса окончился: туман рассеялся, и противники стали лицом к лицу в ожидании грозных событий, страх перед которыми заставляет отступать обе стороны... Отныне война между Россией и Турцией стала невозможной и бесполезною; возможна и необходима борьба Славянства с Европою, – борьба, которая решится, конечно, не в один год, не в одну кампанию, а займет собой целый исторический период. С Крымскою войною окончился третий период Восточного вопроса и начался четвертый, последний период решения вопроса, который должен показать: велико ли славянское племя только числом своим и пространством им занимаемой земли, или велико оно и по внутреннему своему значению; равноправный ли оно член в семье арийских народов; предстоит ли ему играть миродержавную роль суждено ли ему образовать один из самобытных культурных типов всемирной истории, или ему предназначено второстепенное значение вассального племени, незавидная роль этнографического материала, долженствующего питать собой своих властителей и сюзеренов? Вся историческая аналогия убеждает нас... употребить все средства, все силы, всю энергию на этот решительный спор...”¹¹. /c. 116/

По Данилевскому, Романо-Германский мир – “бодрый юноша” борется с Греко-Славянским миром – одновременно “дряхлым старцем и ребенком”. А пока, отмечал ученый, идет германизация славян прибалтийских, борьба со славянским обрядом в Моравии. Лишь нашествие дикой угорской орды спасло славян от онемечивания. Чехия вошла в вассальные отношения с Империей, гуситство спасло Чехию. Польша же вся предалась Западу. На Византию напирал Запад: “страха ради турецкого” император Византии поддался было соблазну унии. Но турки исторически явились временной опорой и защитой славянских племен. Данилевский делает вывод, что турки, как и угры, играют важную роль в истории славянства: в них его временная ограда от напора романо-германского. В этом историческое значение ислама.

Высказанное Данилевским положение имеет большое значение и в настоящее время, когда на Кавказе методично осуществляется стратегическая задача США, НАТО: ради установления нового мирового порядка столкнуть и обескровить двух геополитических союзников – Россию и мусульманский мир. Предлогом для этого избран международный терроризм – он является средством и формой управления социально-политическими процессами в мире в целом в интересах Запада: атлантизма и мондиализма, Мирового правительства.

Данилевский не только отмечает своеобразие русской культуры, но и протестует против “европейничания”. Он предрекает бурное развитие русской философии, искусства, науки, индустриально-технический прогресс и глубоко убежден, что русская культура будет выше европейской по уровню достижений, но прежде всего – полнокровнее, гармоничнее благодаря особому народному “внутреннему сокровищу духа”.

Противники России представляли его идеи как пример политической безнравственности, стремления ослабить межгосударственные отношения, поддерживать режим европейской нестабильности. Такую картину мы видим и сейчас, когда на патриотических лидеров, патриотически ориентированных ученых наклеивают ярлыки националистов, русских фашистов, красно-коричневых и т. п.

Данилевский верил в возможность создания Всеславянского союза, а в идеале – Всеславянской федерации, т.е. добровольного объединения всех славянских государств. В основе такой федерации лежат взаимовыгодные условия и интересы. Ученый полагал, что процесс консолидации славян должна возглавить Россия, русский народ. Россия – это мощное государство, а русский народ в отличие от других славянских племен не подвергся онемечиванию или отуречиванию. Но, по его мнению, объединение славян должно /c. 117/ совершиться таким образом, чтобы “славянские ручьи не сливались в русском море”, т.е. все славяне должны сохранить свое национальное своеобразие, политическую и культурную независимость. Политическим центром, столицей такой федерации будет не Санкт-Петербург, не Москва, не Прага, не Белград, не София, а город, называвшийся прежде Византией, затем Константинополем, а позже Стамбулом, но “пророчески именуемый славянами Царьградом”.

Образование Славянского союза, полагал ученый, создаст России особое положение: она станет рядом с целой Европой. Тогда на повестку дня встает вопрос о мировом равновесии между Европой, Славянством и Америкой.

Идеи Данилевского и сейчас имеют большое значение для формирования геополитического мировоззрения современного русского общества.

4.4. Русская геополитическая мысль начала XX в.

Если в работах Милютина и Данилевского геополитические идеи были похожи на вкрапления в военную географию и статистику, в теорию социальных общностей, то в начале XX в. появились оригинальные геополитические работы. К их числу можно смело отнести солидный труд А. Вандама “Наше положение”, вышедший в 1912 г. Давая характеристику местоположения России, он, в частности, пишет: “Несмотря на большие размеры своей территории, русский народ, по сравнению с другими народами белой расы, находится в наименее благоприятных для жизни условиях”¹². И далее, развивая эту мысль, ученый констатирует:

“Страшные зимние холода и свойственные только северному климату распутицы накладывают на его деятельность такие оковы, тяжесть которых совершенно незнакома жителям умеренного Запада. Затем, не имея доступа к теплым наружным морям, служащим продолжением внутренних дорог, он испытывает серьезные затруднения в вывозе за границу своих изделий, что сильно тормозит развитие его промышленности и внешней торговли и, таким образом, отнимает у него главнейший источник народного богатства”¹³.

Отсюда, отмечает ученый, в народных массах хранится инстинктивное стремление “к солнцу и теплой воде”, что определило положение русского государства на театре борьбы за жизнь.

Мысли А. Вандама перекликаются с идеями, высказанными моряком-историком Е.Н. Квашниным-Самариным о том, что “многие /c. 118/ в России до сих пор не понимают того, что на море лежат главные русские интересы”, а “флот – более верное средство для защиты их интересов”¹⁴.

Вандам полностью разделяет точку зрения Милютина, что главным геополитическим, геостратегическим противником нашей страны является Англия. Это противостояние, по его мнению, определяет облик мира. Если пользоваться понятиями геополитики, то он говорит о противостоянии морской и континентальной держав. По этому поводу он пишет: “Главным противником англосаксов на пути к мировому господству является русский народ”. И главные цели их – оттеснить русских “от Тихого океана в глубь Сибири”, вытеснить Россию из Азии на Север от зоны между 30-м и 40-м градусами северной широты”¹⁵.

Для того чтобы противостоять англосаксонской экспансии, нужно создать баланс сил. Противником Британской империи должна стать коалиция “сухопутных держав против утонченного деспотизма Англии”. На взгляд русского геополитика, такую коалицию должны составить Россия, Франция и Германия¹⁶.

Геополитические работы Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского (1870–1942), сына знаменитого путешественника, географа и демографа Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского, многие геополитики, а также ученые различных отраслей знания считают классическими. В очерке по политической географии “О могущественном территориальном владении применительно к России” вышедшем в 1915 г., автор рассмотрел много вопросов, представляющих большой интерес и в конце XX в. Первым был вопрос “об естественных границах”, где описаны земные оболочки для сгущения органической жизни, миграция и стихийное переселение, естественные границы, главное развитие человечества вне площади Тихого океана. В главе, посвященной этой теме, Семенов-Тян-Шанский во многом соглашается с идеями немецкого геополитика Ратцеля. Но уже в главе “О формах могущественного территориального владения вообще” виден оригинальный и глубоко продуманный новый подход. Автор обстоятельно проанализировал проблемы первоначального ареала человечества, значение ледниковой эпохи для развития человека, описал три среднеземноморских моря на Земле, а так же три территориальные системы политического могущества (кольцеобразная, от моря до моря, клочкообразная) и результаты их применения. /c. 119/

Семенов-Тян-Шанский выделял на земной поверхности обширную зону между экватором и 45° северной широты, где расположены три большие океанические бухты: Европейское Средиземное море с Черным, Китайское (Южное и Восточное) море с Японским и Желтым, Карибское море с Мексиканским заливом¹⁷. Географ пишет, что здесь, у трех средиземных морей и двух полуостровов между ними – Индостанского и Малоазийско-Аравийского, выросли наиболее сильные и оригинальные человеческие цивилизации и государственности – арийцев-семитов, монголов-малайцев и ацтеков-инков, “в то время как остальные слабые племена и расы рода человеческого большею частью застыли в неолитическом веке”¹⁸. В этой зоне, по его мнению, сформировались наиболее сильные цивилизации и религиозные системы. “Господином мира”, полагал он, будет тот, кто “сможет владеть одновременно всеми тремя морями”, тремя “господами мира” будут те три нации, “каждая из которых в отдельности завладеет одним из этих морей”.

Семенов-Тян-Шанский описывает три исторически сложившиеся системы геополитического контроля над пространством.

Первая система – кольцеобразная. Появилась она на Средиземноморье в незапамятные времена. Сухопутные владения державы-метрополии представляли собой кольцо, позволявшее контролировать внутреннее морское пространство. Замыкали в кольцо свои владения греки, карфагеняне, римляне, венецианцы, генуэзцы. Их примеру следовали в XVII в. шведы, в XIX в. Наполеон (эта идея реализуется сейчас блоком НАТО в Атлантике. – Авт.).

Вторая система – клочкообразная, или точечная. Она применяется европейцами начиная с эпохи Великих географических открытий. Порты, пункты, военные базы построены по морям и океанам в стратегически важных географических точках планеты. Такую систему создавали португальцы, испанцы, голландцы, французы. Но наиболее преуспели в этом англичане, особенно в XIX в. Клочкообразную систему они дополнили важными элементами государств-буферов (в XX в. с разной степенью эффективности ее пытались реализовать СССР и США. – Авт.).

Третья система – континентальная. Таковой система является, если владения господствующей державы охватывают территорию “от моря до моря”. Наибольшего успеха в ее создании добились русские и американцы.

Анализируя плюсы и минусы русской континентальной системы, Семенов-Тян-Шанский отметил ее главный недостаток: /c. 120/ растянутость территории, а также резкие перепады в степени освоения центра (он хорошо развит) и периферии (она значительно уступает центру и напоминает сравнительно отсталую колонию). Как полагает ученый, такую систему можно сохранить только тогда, когда удастся “подтянуть” периферию по плотности населения, развитию инфраструктуры до уровня центра. Сделать это можно двумя способами: во-первых, перенести центр в Екатеринбург, во-вторых, создать в азиатских владениях культурно-экономические “колонизационные базы” – анклавы ускоренного развития. Он полагал необходимым иметь четыре такие базы: Урал; Алтай с горной частью Енисейской губернии; Горный Туркестан с Семиречьем; Кругобайкалье. И сейчас, в начале XXI в. предложения ученого выглядят как никогда кстати.

Размышляя о форме могущественного территориального владения в России, ученый указывает на недостатки системы “от моря до моря”, на необходимость приближения государственного центра территории к ее географическому центру, отмечает неправильность разделения России на Европейскую и Азиатскую части, подчеркивает роль культурно-экономических колонизационных баз для дальнейшего освоения территорий¹⁹.

В сравнительно небольшой статье “Географические соображения о расселении человечества в Евразии и о прародине славян”, написанной в 1916 г., Семенов-Тян-Шанский подчеркивает, что между явлениями географии форм земной поверхности и явлениями астрономогеографии существует полная аналогия. Далее он высказывает любопытную мысль:

“Результатом медленных внедрений человечества является более или менее обширное географическое распространение его племен, а результатом завоеваний – их расчленение на государства”²⁰.

Ученый говорит о двух основных видах освоения географических пространств: внедрении и завоевании. По этому поводу он пишет:

“Внедрения и завоевания двигались всегда в стороны наименьшего сопротивления, причем, если при завоевательном движении не слишком истощались внутренние силы народа-завоевателя, то образовывалось долговечное и сильное государство с последующим медленным внедрением его господствующего племени во все углы территории; если же они при этом слишком истощались, то государство быстро распадалось, оставив лишь известный след на культуре аборигенов тех территорий, которые оно занимало”²¹. /c. 121/

Мирное внедрение народов оставляет, по мнению ученого, “большие следы не на территории, а на духовной жизни человека, особенно большой отпечаток – на его языке”, “мирное внедрение, многовековая земледельческая колонизация прежде всего ищет удобных и привычных почв... и подходящих топографических условий”²². Население, как полагает Семенов-Тян-Шанский, пришло по рекам и оседало по сухим водоразделам с удобными почвами, и о реках в значительной части забыло. Географическая среда, по его мнению, распределяла и разделяла народы на менее выносливые и более выносливые к природным невзгодам, делила их на оседлый и кочевой образ жизни.

Идеи, высказанные Семеновым-Тян-Шанским в обозначенных двух работах, были развиты им в солидном труде “Район и страна”, опубликованном в 1928 г. Но отдельно рассматривать эту работу мы не будем, так как концептуальный подход ученого представлен выше.

Нельзя не согласиться с утверждением многих ученых, что В.П. Семенов-Тян-Шанский создал целостную глобальную концепцию геополитики: он представлял ее как антропогеографическую, занимающую свою нишу в многоуровневом знании в структуре географической науки, видел ее как географию “территориальных и духовных господств человеческих сообществ”.

В традиционный географический детерминизм он внес антропологическое видение, заключающееся в том, что экономическая деятельность человека была важнейшей в процессе формирования территориального государства; могущественно-территориальное владение у него было результатом действия природных, экономических и культурных факторов в развитии территорий. На русском историческом, статистическом, демографическом материале он разработал гипотезу о колонизационных базах как гарантах, исходных точках территориально-политического могущества; предложил выделить “цельные в политико-географическом отношении местности”.

Для наших современников чрезвычайны интересны будут мысли человека казалось бы далекого от геополитики. Но гениальный человек гениален во всех сферах духовной, идеологической жизни. Хотя бы в нескольких абзацах необходимо сказать о “Заветных мыслях” автора периодической системы – химика Дмитрия Ивановича Менделеева (1834–1907). В работе, написанной на склоне лет, он анализирует геополитические проблемы, которые видны его “угасающему взгляду”. Этот “угасающий взгляд” проник в сущность геополитических концепций начала XX в. и предсказал суть /c. 122/ процессов, которые в третьем тысячелетии называют мобилизационными. Дмитрий Иванович дал оригинальную трактовку начала истории, которая “могла начаться, по его мнению, только после сложения сельского хозяйства у народов или пастушеских, или земледельческих, в особенности у последних, всего же сильнее и выразительнее у тех оседлых народов, которые сумели сочетать скотоводство с земледелием”²³.

В отличие от Ратцеля, который рассматривает проблемы экспансии, абстрагируясь, не приводя точных расчетов, Менделеев приводит точные расчеты:

“Когда в умеренных климатах Европы приходится примерно около 3–4 десятин на среднего жителя, тогда становится уже тесно и является надобность в переселении... сокрытая цель войн состоит в занятии земли... Войны чаще всего начинают вести пастушеские племена, кочевые народы, потому что им нужны большие площади земли, для прокормления своих умноженных стад”²⁴.

Лекарством от подобного рода войн он называет усиленное развитие промышленности, которая дает возможность получать населению более высокие доходы.

Геополитические проблемы интересовали русского историка, публициста и социолога Ивана Лукьяновича Солоневича (1891–1953). В своем капитальном труде “Народная монархия” этот ученый-монархист рассуждает о несопоставимости свобод России и Англии, России и США в силу большой разницы географического фактора. По этому поводу он пишет:

“Американская свобода, как и американское богатство, определяется американской географией; наша свобода и наше богатство ограничены русской географией. Из ряда факторов “несвободы” воинская повинность является первым и решающим”²⁵.

Почему воинская повинность является первым и решающим фактором? И далее Солоневич объясняет: русский народ никогда не будет иметь такие свободы, какие имеют народы США и Англии, потому что безопасность последних гарантирована океанами и проливами, а наша может быть гарантирована только воинской повинностью. Бедность России, полагает ученый, “обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: географическая обездоленность России”. И далее он пишет, что история России есть история преодоления географии России. /c. 123/

Немалый вклад внес в копилку геополитических идей русский философ Иван Александрович Ильин (1882–1954). Его взгляды перекликаются с “органической теорией” отца термина “геополитика” – шведского ученого Рудольфа Челлена. Как и последний, Ильин считал, что государство, страна с ее населением является “живым организмом”. Россия как “живой организм” складывалась веками не как “механическая сумма территорий”, а как “органическое единство”. В формировании этого единства решающую роль, считал он, играет земля, географическая среда. По этому поводу он пишет: “С первых же веков своего существования русский народ оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине. Ограждающих рубежей не было; был издревне великий “проходной двор”, через который валили “переселяющиеся народы”,– с востока и юго-востока на запад. Поэтому Россия была организмом, вечно вынужденным к самообороне”²⁶.

Ильин, определяя Россию как “географический организм больших рек и удаленных морей”, считал вполне нормальной политику русских государей, заключающуюся в том, чтобы выйти к морям и “ногою твердой стать при море”, овладеть низовьями рек. Современная Россия по большому счету на Западе отрезана от морей, как и в допетровские времена. Но ее западным “друзьям-атлантистам” этого мало. Они стремятся во что бы то ни стало расчленить страну. Александр Иванович, как будто предвидя это, в середине 1950 г. в статье “Что сулит миру расчленение России” написал, что “Россия есть не случайное нагромождение территорий и племен... но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся организм, не подлежащий произвольному расчленению”, что этот организм “есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейско-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия”²⁷.

Ильин особо подчеркивает, что расчленение организма на составные части всегда было болезненным распадом, процессом разложения, брожения, гниения и всеобщего заражения. В нашу эпоху, по его мнению, в этот процесс будет втянута вся Вселенная, распри и гражданские войны в России будут постоянно перерастать в /c. 124/ мировые столкновения, державы всего мира будут вкладывать свои деньги, интересы, стратегические расчеты во вновь возникшие малые государства и станут соперничать друг с другом, добиваясь преобладания “опорных пунктов”, будут покушаться на прямое или скрытое “аннексирование” неустроенных и незащищенных новообразований.

Как видим, Ильин пророчески предсказал, куда будут направлены взгляды Германии, Англии, Японии, США, Канады при условии расчленения России, и тогда она превратится в вечный источник войн.

4.5. Течение евразийцев

Русская геополитическая школа, как мы отмечали, имела несколько течений, и наиболее мощное из них – евразийское. Главная тема евразийского движения – это утверждение самобытных основ российской истории и культуры. Для этого движения характерна также разработка своих собственных, порой весьма оригинальных взглядов на мировую и русскую историю.

В концепции евразийцев Россия является особым этногеографическим и культурным миром, занимающим срединное положение (“Хартленд”) между Западом и Востоком, Европой и Азией.

Истоки евразийского движения, как полагают многие его исследователи, связаны с именами князя Николая Сергеевича Трубецкого (1890-1938) - лингвиста и филолога, Петра Николаевича Савицкого (1895–1968) – философа, географа и экономиста, которого все исследователи его творческого наследия, бесспорно, причисляют к самым ярким геополитикам, Георгия Васильевича Флоровского (1893–1979) – православного богослова и историка. П.П. Сувчинского (1892–1985) – видного ученого искусствоведа. К евразийцам относят и таких известных ученых, как Георгий Владимирович Вернадский (1887–1973) – крупный историк (сын академика Владимира Ивановича Вернадского – автора теории био- и ноосферы, основателя школы /c. 125/ геохимии, биохимии и др.), и уже упоминавшегося нами И.А. Ильина – известного философа, юриста, всесторонне подготовленного специалиста, обладавшего планетарной провидческой эрудицией, а также других русских ученых послеоктябрьской эмиграции.

Евразийство как идейно-политическое и философское течение в русской эмиграции возникло в 1920-х гг. Началом его стал выход в свет сборника “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения” (София, 1921), подготовленный Трубецким, Савицким, Флоровским и Сувчинским. Несколько позже был издан сборник “На путях. Утверждение евразийцев”. В указанных работах в сжатой форме были изложены основополагающие правила нового геополитического движения. Нетрадиционный подход к теоретическому обоснованию и решению многих геополитических проблем, само название “Евразия”, оригинальные проекты преобразования российского общественного устройства – все это привлекло пристальное внимание не только ученых, но и читающей публики на Западе. Сторонников движения объединяла идея о России как особом мире, на развитие которого решающее влияние оказал материк Евразия.

Концепция евразийцев формировалась во многом на идеях славянофилов, почвенничества Ф.М. Достоевского. Евразийцы, отстаивая эту идею, ввели новый термин для геополитики – “месторазвитие” (его автор – П.Н. Савицкий) и включили в него неповторимую географическую среду, основу которой составлял “Хартленд”. В этой среде происходило становление не только отдельного индивида, но и крупных человеческих общностей.

Термином “месторазвитие”, Савицкий обозначил взаимосвязь и целостность социально-исторической и географической среды. Он в определенной степени напоминает немецкий термин “Raum” (пространство). Как известно, Ратцель подчеркивал, что по геологическому устройству, климату, качеству почвы и растительности географическая среда может быть различных типов. Народы исторически приспосабливаются к географической среде, которая накладывает свой отпечаток на образ жизни, нравы, традиции обитателей тех или иных ландшафтов. Месторазвитие, испытывая влияние населяющих его народов, детерминирует формы их хозяйственной деятельности.

Большее месторазвития включает в себя меньшее. Для человечества в целом, таким глобальным месторазвитием выступает вся планета. Идея месторазвития Савицкого признает множественность форм человеческой истории. Евразия выступает как интегральная форма для многих мелких месторазвитий.

Постепенно центр евразийского движения переместился из Софии в Париж. И там роль первой скрипки стал играть Лев Павлович /c. 126/ Карсавин (1882–1952) – религиозный философ и историк. Он не скрывал своей просоветской ориентации, курса на сближение с советской властью и на сотрудничество с ней. Такая позиция Карсавина и его сторонников не получила одобрения главных теоретиков евразийцев, и в 1930-е гг. это движение перестало существовать.

Идеи евразийства были возрождены Львом Николаевичем Гумилёвым, которого судьба свела с Савицким, оказавшим на него огромное влияние.

Истоки идей евразийцев надо искать в русской истории конца XV в. После разгрома турками Константинополя в 1453 г. центр Православия перемещается в Москву (вместе с последней византийской представительницей Палеологов Софией). Конец XV в. и весь XVI в. являются периодом формирования нового русского самосознания – защитника земель Древней Руси и Великой Степи, Православия и наследия византийской культуры. Видимо, поэтому монах Елизарова монастыря Филофей назвал Русь третьим Римом: “Все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя согласно пророческим книгам, и это – российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит. А четвертому не бывать”²⁸.

Эта мысль Филофея получила развитие в трудах славянофилов – Ивана Сергеевича Аксакова (1823–1886), Константина Сергеевича Аксакова (1817–1860), Ивана Васильевича Киреевского (1806–1856), Алексея Степановича Хомякова (1804–1860) и др. Ее придерживался и П.Н. Савицкий – единственный русский автор, которого можно с полным основанием назвать геополитиком. Он утверждал, что “евразийство”, конечно, лежит в общей со славянофилами сфере²⁹.

Следует сказать несколько слов об этом чрезвычайно интересном ученом. Он окончил экономический факультет Петроградского политехнического института, был близок к кадетам. До 1917 г. был сотрудником русского посольства в Норвегии. Судьба свела его в Крыму в армии Врангеля с бывшим легальным марксистом П.Б. Струве. После поражения врангелевцев Савицкий бежал в Болгарию, где работал в журнале “Русская мысль”. Затем судьба занесла его в Чехословакию, в которой жил до конца 1920-х гг., преподавая в качестве приват-доцента на кафедре экономики и статистики Русского юридического факультета в Праге. В 1921 г. еще в Софии вместе с князем Н.С. Трубецким Савицкий создал евразийское движение, став главным его теоретиком и идеологом. После /c. 127/ взятия советскими войсками Праги в 1945 г. Петр Николаевич был арестован и как человек, противостоящий просоветским настроениям евразийцам-пражанам, был осужден на 10 лет. В 1956 г. Савицкий был реабилитирован, вернулся в Прагу, где умер в 1968 г. До самых последних дней он поддерживал тесные связи, переписку (даже в стихах) со своим самым талантливым учеником Л.Н. Гумилевым.

Мировоззрение большинства евразийцев, не исключая и Савицкого, складывалось, как мы отмечали, под влиянием трудов славянофилов. Но особенно большое влияние оказали на их взгляды работы Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева, идеи которых были наиболее близки евразийцам.

Константин Николаевич Леонтьев (1831–1879) – русский писатель, публицист и литературный критик, которого относят к поздним славянофилам, считал главной опасностью для России либерализм с его “омещаниванием” быта и культом всеобщего благополучия. Он проповедовал “византизм”, т. е. церковность, монархизм, сословную иерархию, и ратовал за союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Леонтьев отстаивал известный тезис о том, что “славянство есть, славизма нет”. Эту мысль он растолковывал так: этническая и лингвистическая близость славянских народов не является достаточным основанием, чтобы говорить об их культурном и характерном единстве. Евразийцы не были простыми преемниками идей славянофилов. Связывая культуру с религией, судьбой Православия, славянофилы по мнению евразийцев, были правы. Но только это одно не определяет культуру России ΧΙΧ–ΧΧ ββ.

Савицкий особо отмечал, что нет оснований говорить о славянском мире, его культуре как о русской культуре. Русская культура своеобразна: в ней переплетаются и взаимодействуют евразийские и азиатские элементы. И в этом ее сильная сторона. Подобным образом сочетала культурные элементы Запада и Востока Византия. Ее культура – евразийская.

Кроме того, евразийцы утверждали первенство духовного, культурного родства над этнической общностью. Они также признавали приоритет общности исторических судеб над этнической общностью. Так они понимали упомянутый выше тезис Леонтьева, который первым обратился к восточным корням русской культуры. /c. 128/

4.6. Географический мир Евразии

Мысль видеть в пределах территории Старого Света не два, а три материка, впервые высказал профессор В.И. Паманский в 1892 г. Имя третьему материку дали П.Н. Савицкий и его последователи. Они назвали этот материк “Евразией” и утверждали, что в своих границах он в основном совпадает с Россией, или точнее – с Русской империей. Савицкий характеризовал Евразию как особую часть света, континент, являющимся неким замкнутым и типичным целым как климатически, так и с точки зрения иных географических условий.

Евразия, будучи ограничена с севера полосой тундр, а с юга – горами, довольно мало соприкасается с морями, дающими выход к океану, что определяет ее экономические возможности: участие в океаническом хозяйстве, столь характерное для Европы, практически исключено для Евразии, у которой есть свой путь экономического самодовления, открывающийся благодаря ее естественным богатствам.

Савицкий даже придумал специальный термин – “континент-океан”. Его единство отличается весьма своеобразными, соответствующими именно этническому типу евразийца чертами, явственно сказавшимися на истории Евразии. Савицкий писал:

“Тогда как почти все ее реки текут в направлении меридиональном, непрерывная полоса степей, не пересекаемая трудно преодолимыми естественными преградами, прорезает и объединяет ее с Запада на Восток. Степная полоса – становой хребет ее истории. Объединителем Евразии не могло быть государство, возникшее или оставшееся на том или другом из речных бассейнов, хотя как раз водные пути и способствовали тому, что на них культура Евразии достигла своего высшего развития. Всякое речное государство всегда находилось под угрозой перерезавшей его степи. Напротив, тот, кто владел степью, легко становился политическим объединителем всей Евразии”³⁰.

Именно степь обусловливает единство Евразии, обладающее несравнимо большей силой, нежели у других континентов, а посему и большим стремлением внешне себя выразить. Разумеется, степь как таковая в большей степени сказывается в прошлом Евразии, но именно прошлое определяет настоящее. А посему основные черты евразийского психического уклада – осознание органичности социально-политической жизни и связи ее с природой, “материковый размах”, “русская широта”, “материковое национальное самосознание”, безграничная верность “своей основной стихии и тенденции и неразрушимой уверенности в ее силе и окончательном торжестве”. /c. 129/

В понимании евразийцев пространство Европы исчерпывается “Западной Европой”. Ее географические условия являются океаническими, а “Восточная Европа” с ее континентальным климатом – часть Евразии, а не Европы. Однако они Евразию не отождествляли с Азией. Территорию Европы составляют Восточно-Европейская, Западно-Сибирская и Туркестанская равнины и окаймляющие их с востока, юго-востока и юга горы. Савицкий писал:

“Средний мир Старого Света можно определить таким образом как область степной и пустынной полосы, простирающейся непрерывной полосой от Карпат до Хингана, взятой вместе с горным ее обрамлением (на юге) и районами, лежащими к северу от нее (лесная и тундровая зоны). Этот мир евразийцы и называют Евразией в точном смысле этого слова”³¹.

Таким образом, по мнению П.Н. Савицкого и его единомышленников, Евразия представляет собой географическое единство, целостное месторазвитие, отличающееся от Европы и Азии, где Евразия (Российская империя) выступает как центр Старого Света. Она имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться “срединным государством”³². Далее Савицкий пишет: “Устраните этот центр, и все остальные его части, вся эта система материковых окраин ... превращается как бы в рассыпанную храмину”³³. Таким особенным, центральным положением России-Евразии предопределены особенности ее экономики, политики, образа жизни, культуры.

4.7. Культура Евразии

В трудах П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого развиваются идеи, сформированные в теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского и концепции органического развития К.Н. Леонтьева.

Трубецкой определял культуру как “исторически непрерывный продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды”³⁴. Как и Данилевский, он отрицает “общечеловеческую культуру”, под которой поклонники Запада подразумевают прежде всего западноевропейскую культуру. Западноевропейская культура для неевропейских народов, по мнению Н.С. Трубецкого, является гибельной. Обитая в определенном географическом месторазвитии, люди формируют свой образ жизни, /c. 130/ развивают свою культуру, духовно-нравственные, бытовые жизни. Ломая эти устои, западная цивилизация разрушает души народов, моральные нормы и принципы, по которым они жили веками. Поэтому Трубецкой вполне справедливо считал, что “братство народов, купцов – гнусный подлог”³⁵.

Еще Ф. Ратцель отмечал, что более сильная цивилизация, культура поглощает, ассимилирует или уничтожает более слабую. Развивая эту мысль, русский мыслитель К.Н. Леонтьев особо подчеркивал, что “общечеловеческая культура” возможна лишь при упрощении (точнее, логики) национальных культур. Упрощение системы ведет к ее гибели. Система хорошо функционирует, когда “одинакова в многообразии”, система – это “высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством”³⁶.

По мнению Трубецкого, национальные культуры – это сложные системы со значительным числом элементов, которые составляют радужную сеть. Это “единая гармоничная сила непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированности”³⁷. Субъектом же культур, имеющих большое значение, он считал “совокупность народов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того же государства”³⁸.

По словам Савицкого, Россия, не замечая своего органического расширения в Азии, пытается выступить аванпостом европейской культуры, борясь тем самым, с самой своею сущностью. В этой связи он критиковал славянофильство, которое было создано по европейскому образцу: основу русской культуры славянофилы видели в связи лишь со славянством, в ущерб туранской и финской крови. Конечно, язык свидетельствует в пользу этого, но никто же не считает евреев, например, американцами, немцами или испанцами?

Пожалуй лишь Леонтьев нашел в себе силы выступать против растворения русской культуры в несколько романтическом и отвлеченном панславизме, но на его слова никто не обращал внимания, как и на довольно поверхностные, но тем не менее непредвзятые наблюдения иностранцев, не смешивающих русскую культуру ни с европейской, ни со славянской, считающих Москву “Азией”, но, безусловно, отличной от Индии или Китая. Иранцы же воспринимают русских как преемников Турана. /c. 131/

Но не стоит отождествлять русскую культуру лишь с туранской. Это столь же односторонне, как и отождествление ее со славянской сторонниками славянофильства. “Туранский элемент” является ее важнейшей частью наряду со славянским, иранским и даже европейским. В свое время Савицкий утверждал:

“Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той или других. Она – совершенно особая специфическая культура, обладающая не меньшей самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейская и азиатская. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру. Этот термин не отрицает за русским народом первенствующего значения в ней, но освобождает от ложных ассоциаций, вскрывая вместе с тем зерно правды, заключенное в раннем славянофильстве и заглушенное его дальнейшим развитием. Мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго”³⁹.

Савицкий не воспринимал культуру как случайную совокупность разных элементов – он видел ее органическим и специфическим единством, живым организмом. Согласно его подходу, культура предполагает существование субъекта, “особой симфонической личности”, которая осуществляет себя в культуре, рождаясь, развиваясь и умирая как и всякая личность, но “возникает оная в какой-нибудь среде – в среде другой культуры, других культур или обломков и элементов разных культур. По мере возникновения преобразуется и делает собой эти элементы, что и является ее рождением и развитием. Счесть же новую культуру простой комбинацией элементов старых можно лишь глядя не на ее субъекта, а на еще не освоенный им строительный материал – на окружающую его среду и на еще не переваренные им инородные тела”⁴⁰.

Вот как пишет Савицкий по поводу так называемого “западничества”:

“Весь смысл и пафос наших утверждений сводится к тому, что мы осознаем и провозглашаем существование особой евразийскорусской культуры и особого ее субъекта, как симфонической личности. Нам уже недостаточно того смутного культурного самосознания, которое было у славянофилов, хотя мы и чтим их как наиболее по духу близких. Но мы решительно отвергаем существо западничества, т.е. отрицание самобытности и, в конце концов, самого существования нашей культуры”⁴¹.

Как это верно и для современного состояния русской культуры! По словам Савицкого, культура, как в своем рождении, так и в /c. 132/ развитии является органическим целым, конвергентно проявляясь в различных формах (например, политических, социально-хозяйственных и др.), в бытовом укладе, этническом типе, географических особенностях.

Кстати, именно с географической целостностью и определенностью русско-евразийской культуры ученый увязывает наименование ее евразийской, подчеркивая более узкий и точный смысл слова “Евразия”. Наш великий соотечественник видит Евразию как возглавляемый Россией особый культурный мир, “внутренне и крепко единый в бесконечном и часто, по видимости, в противоречивом многообразии своих проявлений”. Являясь развивающейся своеобразной “культуроличностью”, Евразия-Россия индивидуализирует человечество наряду с другими культурными единствами, являя через общение с ними единство всего человечества, и поэтому, “осуществляя себя, осуществляет свою общечеловеческую, “историческую” миссию”. И хотя евразийская культура связана, безусловно, со многими культурами, ближе и родственнее ей все же культуры азиатские. Савицкий пишет:

“Она в Азии у себя дома. И для будущего необходимо восполнить и завершить начатое Петром, т.е. вслед за тактически необходимым поворотом к Европе совершить органический поворот к Азии”⁴².

4.8. Этнические связи в рамках Евразии

Границы между цивилизациями подвижны, так как здесь действуют многие факторы: социально-экономические, культурные политические, военные, природно-климатические и др. Природа срединной части Евразии предопределила возникновение системной целостности, которая вобрала в себя этносы, нуждавшиеся в результатах хозяйственной деятельности друг друга. Форма организации экономики Евразии носила во многом автаркический характер, т.е. хозяйственной самодостаточности миров (отдельных месторазвитий).

Евразия – это, по мнению Савицкого, континент-океан, “особый внутриконтинентальный мир”. Окраины России и Евразии обращены во многом к соучастию в океаническом хозяйстве. Континентальный климат Евразии объективно не дает возможности стать равноправным партнером мирового экономического хозяйства. Она может реально превратиться в “задворки мирового хозяйства”, поскольку континентальные страны в силу больших расстояний, отдаленности их от мирового океана находятся в невыгодных условиях. Преодолеть эти невыгодные условия можно только при создании /c. 133/ автаркической экономики и организации экономического обмена с окружающими этносами.

Будущее России-Евразии Савицкий видел “не в обезьяньем копировании “океанической” политики других, во многом к России неприложимой, но в осознании “континентальности” и в приспособлении к ней”⁴³. Итак, резко-континентальный климат, большие расстояния, симбиоз леса и степи и другие факторы предопределили экономическое единство Евразии.

Географической особенностью этого континента является огромная степная полоса, протянувшаяся от предгорий Хингана до Железных ворот Дуная, которая служила не только большим проходимым полем (участком) для многих народов-кочевников (гуннов, аланов, половцев, печенегов, монголов и т. д.), но и способствовала созданию многообразных геополитических комбинаций, взаимодействию этносов, перекатывающихся огромными волнами через необозримые степные просторы.

Иноземные вторжения на территорию Евразии происходили относительно редко. Как правило, они не имели значительных успехов. Например, китайцы до конца XVIII в. не смогли расселиться к северу от Великой китайской стены. В VII в. арабы захватили Среднюю Азию, но большинство их вернулось в свои земли, а оставшиеся ассимилировались. Евреи, захватившие известные шелковые караванные пути, создали на территории Евразии Хазарский каганат. Но разгромленные дружиной Святослава, бежали, и к X в. от некогда сильного каганата осталась крупная колония бухарских евреев.

История оставила нам на память много археологических, летописных и других источников о наиболее могучих державах: скифской, гуннской, монгольской и русской. В широком смысле Россия, а ранее Русская земля – это территория многих этносов. Славяне, как правило, были ведущим этносом, наиболее инициативным и восприимчивым к культуре, военному искусству, государственному устройству других народов.

Византийская культура и монгольская государственность позволили им противостоять другим суперэтносам. Во многом благодаря этим качествам славян, а также огромным просторам мир Евразии постоянно стремился к политическому объединению. По этому поводу Савицкий пишет, что “евразийское месторазвитие по основным свойствам своим приучает к общему делу”, к политическому объединению. Особо он подчеркивает роль Чингисхана, который создал мощное государство, превосходящее по размерам Римскую империю, арабский халифат. “Монголы сформулировали /c. 134/ историческую задачу Евразии, – утверждает Савицкий, – положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя”⁴⁴.

По мнению Л.Н. Гумилёва, начиная с XIII в. набирает силу великорусский виток этногенеза, содержанием которого является формирование российского суперэтноса, куда помимо русских – его основного ядра – с XIII в. входили финно-угорские народы⁴⁵. И этот суперэтнос создал в XV в. мощное государство.

4.9. Становление России как идеократического государства

Как лес и степь составляют на территории Евразии природно-географическую систему, так российский и степной суперэтносы гармонично дополняют друг друга и составляют целостность не только экономическую, культурную, но и военно-политическую. Политическое устройство Евразии во многом детерминировано географией. Это есть сочетание принудительно-государственных начал (этатизм) социальной жизни с национальной и религиозной терпимостью.

Даже во время монгольского ига на территории Евразии-России был “Собор вер”. Среди самих завоевателей – монголо-татар было немало христиан. Отказ от веротерпимости и насильственное насаждение мусульманства начал хан Узбек приблизительно в 1310 г., что стало первым звонком о разложении могучей золотоордынской империи.

Политическая власть в российско-степных суперэтносах – оседлого и кочевого населения Евразии – могла быть только авторитарной. Это понимали как ханы, так и русские князья. Первым собирателем русских земель, заложившим основы политического и экономического могущества Московского княжества, стал Иван I Калита (?–1340). Он понимал, что могущество Руси кроется в сильном, едином государстве.

Много веков спустя такое государство стали называть идеократией (от греч. idea – идея и kratos – власть). Это такой политический строй в государстве, когда правящий класс или правящая группа руководствуются при формировании государственных институтов и управлении обществом не имущественными или иными мотивами, а реальным или воображаемым идеалом, идеологической доктриной.

Термин “идеократическое государство” чаще всего связывается с евразийцами, которые под этой формой понимали не либеральное правление, подразумевающее выборы, а такие формы, как диктатура, самодержавная монархия и т. п. Идеократическая форма правления в России изначально базировалась на духовном начале, т. е. и /c. 135/ физический мир, и материальные потребности органически включались в духовный, идейный, военно-политический процесс.

Безусловно, автаркическое сосуществование российского и степного суперэтносов не исключало столкновений, часто весьма жестких, но не было между ними вечной истребительной войны. Об этом говорят летописи, записки путешественников, археологические материалы и другие источники. В первом тысячелетии для отношений между русскими княжествами и половецкой степью более характерным был интенсивный товарообмен, а не война и набеги. Почти ежегодно заключались десятки брачных договоров между князьями и ханами, дружинниками и воинами-степняками. Известно, что многие половцы к середине XII в. перешли в христианство. Делали они это зачастую целыми родами. Наследник известного по многим русским источникам хана Кончака был крещен. Для участия в междуусобных войнах русские князья часто привлекали отряды половцев. Гумилёв пишет, что в XII в. на Русь было совершено 27 набегов половцев по “приглашению” русских князей, пять – по инициативе половцев и пять походов русских на половцев⁴⁶.

В XII в., за 100 лет до появления монголов, Русь распалась на восемь самостоятельных княжеств. Шли жестокие междоусобные войны. Одна только битва новгородцев с суздальским войском при Липице в 1216 г. унесла более 10 тыс. жизней. Тактика монголо-татар, позволявшая им держать Русь в повиновении, как раз и опиралась на взаимную рознь, на княжеские противоречия. Князья часто прибегали к помощи татарских воинов, чтобы свести счеты со своими единокровными противниками. Почти 1/3 всех набегов кочевников-татар была организована русскими князьями⁴⁷.

Начало становления “идеократической” Руси, как уже было сказано, связывают с именем Ивана Калиты. И “татарщина”, по мнению евразийцев, дала основной толчок к созданию централизованного мощного государства – России. Общим между Киевской Русью и Россией, считает Трубецкой, является только название “Русь”, а с географической и хозяйственно-политической точки зрения это были разные государства, между которыми не существовало исторической преемственности⁴⁸. Завоевание монголами русских княжеств (за исключением Великого Новгорода), включение их в монгольскую великую державу не только показали русским князьям технику государственности, но и позволили им усвоить сам дух государственности. Таким образом, к началу XIV в. на смену удельным понятиям о государственности Киевской Руси пришла идея /c. 136/ централизованного многонационального государства: Руси – России. Русская мысль обратилась к духовно более близкой государственности Византии. Там она нашла примеры для подражания: обрусение и оправославливание монгольских идей.

Евразийцы считали, что если в духовном плане Русь была тесно связана с Византией, то в геополитическом плане Византия выступала как посторонняя сфера. После монгольского нашествия Русь была полностью включена в геополитическую сферу монгольской державы. Поэтому евразийцы приходят к выводу, что в геополитическом плане уместно говорить не о византийском, а о монгольском наследстве: “Россия – наследница Великих Ханов, продолжительница дела Чингиса и Тимура, объединительница Азии...”⁴⁹.

После разгрома монголо-татар великие князья московские стали собирателями не только земли русской, но и земли татарской. Практически после XV в. Россия стала играть общеевразийскую роль. Процесс создания России-Евразии – это целостное месторазвитие, геополитический синтез Леса и Степи. Государственность России оказалась сильнее монгольской так как опиралась на прочное религиозно-бытовое основание, на взаимопроникновение православной веры и бытовой жизни, которое Трубецкой называет бытовым исповедничеством.

Государственность России послепетровского времени Трубецкой определяет как “антинациональная монархия”. В этот период Россия изменила своему геополитическому призванию и попыталась стать европейской державой, уклонилась от предначертанного ее природой исторического пути “Срединной земли”. Она пошла в помощницах европейских государств. Россия вела самоубийственные для нее войны на стороне своих западных геополитических противников и против своих естественных геополитических союзников. Отзвуки той ошибочной геополитики просматриваются и в современной жизни России.

Контрольные вопросы

1. Каковы истоки русской геополитической мысли?

2. Расскажите о роли флота в становлении России как империи.

3. Раскройте роль трех больших океанических бухт в работах В.П. Семенова-Тян-Шанского.

4. Чем, по мнению И.А. Ильина, грозит расчленение России?

5. Славянофилы и евразийцы: что общего и особенного в их взглядах?

6. Проанализируйте этнические связи на просторах Евразии.

7. Каков с точки зрения геополитики путь от удельной Древней Руси к Русскому централизованному государству? /c. 137/