Нартов Н.А., Нартов В.Н. Геополитика: учебник для студентов вузов, обучающихся по специальностям “Государственное и муниципальное управление”, “Международные отношения”, “Регионоведение”. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: ЮНИТИ-ДАНА: Единство, 2007.– 527 с.

/c. .../ – разделитель страниц (конец текста на странице)

 

Глава 5. Неоевразийство в системе геополитического знания

• Л.Н. Гумилёв: идея пассионарности
• “Ритмы Евразии” как итог творческой деятельности Гумилёва
• Наследники идей Гумилёва • Неоевразийство и будущий мир
• Евразийский контрглобализм – будущее России

У основоположников евразийства Трубецкого и Савицкого было немало идейных последователей, разработчиков их теорий и концепций. Но только в конце 1960-х и в 1970-х гг. разрозненное течение евразийцев, состоящее из разных направлений, получило новый мощный интеллектуальный толчок и сформировалось в качественно иное течение – неоевразийство. И связано это течение с именем историка, этнографа, географа Л.Н. Гумилева, с его идеей евразийской пассионарности.

5.1. Л.Н. Гумилёв: идея пассионарности

Жизнь свела Л.Н. Гумилёва с П.Н. Савицким только в 1966 г., когда он приехал на археологический конгресс в Прагу. Но последние евразийцы – Савицкий и Вернадский – внимательно следили за публикациями Гумилёва и очень высоко оценивали его идеи, носящие концептуальный характер. Савицкий не раз писал о “всеобъемлющем кругозоре” Гумилёва. По мнению Вернадского, в работах Гумилёва очень существенно то, что он подходит к проблемам становления и развития этносов в плоскости естественной, а не гуманитарной науки. В 1970 г. в письме к Льву Николаевичу Вернадский подчеркивает: “Вижу, что Вы все обобщаете, развиваете и углубляете Ваши столь важные изучения понятий “этнос”, “ландшафт” и т. д. на фоне биосферы. Все это дает большой толчок мысли”¹.

О каком же “большом толчке мысли” писал Вернадский? Речь идет об учении Гумилёва о человечестве и этносах как биосоциальных категориях. Гумилёв исследовал биоэнергетическую доминанту этногенеза и назвал ее пассионарностью. Такого понятия не знали /c. 138/ Савицкий, Трубецкой и Вернадский. Их евразийская концепция была синтезом истории и географии (геополитики), а доктрина Гумилёва опиралась на выводы истории, географии и естествознания. По этому поводу Гумилёв говорил, что Г.В. Вернадскому как историку очень не хватало усвоения идей своего отца – академика В.И. Вернадского. Это замечание признавал сам Вернадский, который писал: “Я, конечно, приветствую, что он (Гумилёв) принимает постановку проблемы “биосферы” моим отцом... сюда надо добавить и “ноосферу”².

Именно пассионарные толчки определили ритмы Евразии, полагал Гумилёв. Они обусловили приоритет тех или иных сил в разные периоды формирования единого мегаконтинента – Евразии. Особенно четко сформулированы эти идеи в его статье “Горе от иллюзий”, где автор утверждает:

“Можно, конечно, продолжать считать, будто история определяется асоциально-экономическими интересами и сознательными решениями. Но... в жизни человеческой нет ничего более нестабильного, чем социальное положение...

Но никакими усилиями и желаниями не может человек сменить свою этническую принадлежность... Не заставляет ли это предположить, что в недрах многообразной этнической стихии человечества сокрыты глобальные и объективные закономерности исторических процессов?”³.

Итак, Гумилёв считает, что отличия одного этноса от другого определяются не “способом производства”, “культурой” или “уровнем образования”. Этносы отличаются друг от друга стереотипами поведения, которые человек усваивает в первые годы жизни от родителей, сверстников, а затем использует всю жизнь. В этносе в отличие от общества работают не сознательные решения, а ощущения и условные рефлексы. Этнос, каждый человек приспосабливается к географической и этнической среде.

Но на то, чтобы по-новому приспособиться к окружению (особенно к новому), а тем более создать этнос, нужна какая-то потенциальная энергия, нужны силы. В этом-то, подчеркивает Гумилёв, и есть “сердцевина новизны пассионарной теории этногенеза”. Она связывается со способностью людей “поглощать биохимическую энергию живого вещества биосферы”, открытую В.И. Вернадским. Способности разных людей поглощать эту энергию различны. Автор теории предлагает классифицировать всех людей по этому признаку на три типа. /c. 139/

1. Наибольшее число людей располагает этой энергией в количестве, достаточном, чтобы удовлетворить потребности, диктуемые инстинктом самосохранения. Эти люди (их чаще всего называют гармоничными) работают, чтобы жить, и никаких иных потребностей у них не возникает.

2. Есть определенное число персон, что наделены “экстремальной энергетикой”. Этот избыток Гумилёв назвал пассионарностью (от лат. passio – страсть). Если пассионарности больше, чем требуется для спокойной жизни, человек пассионарный живет, чтобы работать ради своей идеальной цели.

3. Если пассионарность человека меньше, чем необходимо для обычной жизни, индивид, называемый субпассионарием, живет, чтобы не работать, и ориентируется на потребление за счет других людей.

В каждом этносе соотношение людей разных типов меняется со временем. Суммируясь, пассионарность индивидов образует пассионарность на популяционном уровне. Биологической нормой организма считается приспособление ради воспроизводства потомства. Значит, популяция, воспроизводящая биохимическую энергию на уровне нормы, является неагрессивным, вполне довольным жизнью этносом. Но если в такой популяции появляется определенное число пассионариев, то поведение этноса меняется. Избыток энергии на что-то должен быть истрачен. Он может быть истрачен на какие-либо социальные идеи или достижение определенных материальных, политических и других целей.

Гумилёв утверждает, что, стремясь к своему идеалу, люди пассионарные часто жертвуют своей жизнью ради других, но для достижения своих практических целей они перестраивают саму этническую систему, меняют ее стереотипы поведения и цели развития.

Когда же лидеры-пассионарии, а затем их потомки оказываются уничтоженными (в войнах, на кострах инквизиции, в концлагерях, при взаимоистреблениях), то вновь виден трудолюбивый народ, довольный своей жизнью. От момента пассионарного толчка (появления первых пассионариев в спокойной популяции) до возвращения в новое состояние равновесия – гомеостаз – проходит около 1200–1500 лет. За это время пассионарность вначале устойчиво растет – это фаза подъема, когда структура этнической системы постоянно усложняется, из разрозненных субъектов (сословий) возникает единый новый этнос. Когда пассионарность достигает вершины, создается единый этнический мир – суперэтнос, состоящий из отдельных, близких друг к другу по поведению и культуре этносов. Вся последующая этническая история связана с обратным процессом – разрушением создавшегося суперэтноса вследствие спада пассионарности. /c. 140/

Спад пассионарности предопределен тем, что энергичных пассионарных людей с каждым поколением становится все меньше и меньше, а социальная система, созданная ими, не успевает за переменами, так как она более инерционна, чем природная среда. И в фазе надлома этноса систему приходится постоянно перестраивать, приспосабливая к ухудшающимся условиям. Если этот процесс заканчивается благополучно, этнос имеет шанс дожить до следующей фазы этногенеза – инерционной. В данной фазе пассионарность убывает медленно и плавно, люди наслаждаются материальными и культурными благами. Но когда пассионарность падает ниже критической точки, то обманчивое благополучие гибнет от рук собственных пассионариев, этнос исчезает, а отдельные люди либо ассимилируются, врастая в новые этносы, либо остаются в виде этнических реликтов.

Но самыми тяжелыми моментами в жизни этноса (в жизни людей) бывают смены фаз этногенеза, фазовые переходы. Фазовый переход – это кризис, связанный с изменением уровня пассионарности, с психологической ломкой стереотипов поведения ради приспособления к новой фазе. Необходимо знать, что любой процесс этногенеза может быть насильственно оборван извне (агрессии, эпидемии и т. д.).

Может ли все человечество влиться в один гигантский суперэтнос, где будут торжествовать общечеловеческие ценности? Гумилёв полагает, что пока существуют разные уровни пассионарного напряжения в уже имеющихся суперэтносах, пока существуют различные ландшафты Земли, требующие специфического приспособления в каждом отдельном случае, такое слияние маловероятно и торжество общечеловеческих ценностей, к счастью, будет лишь очередной утопией. Если же это слияние произойдет, то восторжествуют не “общечеловеческие ценности”, а этническая доминанта какого-то конкретного суперэтноса⁴.

В геополитической научной мысли сложилось убеждение, что Л.Н. Гумилёв в своей теории этногенеза и этнических циклов продолжает линию “органического” подхода и отчасти “географического детерминизма”, которые являются основой геополитики Ф. Ратцеля, Р. Челлена, К. Хаусхофера и т. д.⁵ Вряд ли можно полностью согласиться с таким категорическим утверждением, значительно сужающим методологию Гумилёва. Из анализа трудов ученого можно сделать вывод, что это был хотя и спорный, но совершенно оригинальный подход к проблемам этногенеза и становления государственности великороссов. По мнению Гумилёва, великороссы – особый этнос, /c. 141/ сложившийся на основе тюркско-славянского слияния, под мощным воздействием пассионарного толчка. Этот тезис – своего рода обоснование русского контроля над землями, населенными тюркскими этносами. И сплав этносов мог образоваться как симбиоз, порожденный специфическим сочетанием Леса и Степи. Тесный союз Леса и Степи предопределил сущность цивилизации, культуры, стереотипов поведения великороссов.

Этносы имеют системную природу, в связи с чем Гумилёв пишет: “Это значит, что в основе этносов лежит не похожесть особей его составляющих, а связи, цементирующие коллектив и простирающиеся на природные особенности населяемого данным коллективом ландшафта”⁶.

Как влияет тот или иной ландшафт (т.е. месторазвитие) на формирование этносов? На этот вопрос русский ученый отвечает так:

“Степные просторы... всегда были удобны для развития скотоводства. Поэтому в Восточную Европу переселялись азиатские кочевники... Они вступали в военные и хозяйственные контакты со славянами, хозяйство которых базировалось на лесных массивах. Однако кочевое хозяйство не может существовать вне связи с земледельческими, потому что обмен продуктами одинаково важен для обеих сторон. Поэтому мы наблюдаем постоянные примеры симбиоза”⁷.

Гумилёв выделяет три основных формы контактов этносов: симбиоз, ксения и химера.

Симбиоз – сочетание этносов, при котором каждый занимает свою экологическую нишу, свой ландшафт, полностью сохраняя свое национальное своеобразие. При симбиозе этносы взаимодействуют и обогащают друг друга. Он повышает жизненные возможности народов, делает могущественными страны.

Ксения – сочетание, при котором один этнос – “гость”, вкрапление в теле другого. “Гость” живет изолированно, не нарушая этнической системы “хозяина”. Присутствие ксений безвредно для вмещающего этноса. Но когда “гость” начинает утрачивать свою изолированность, сочетание этносов чаще всего превращается в химеру.

Химера – соединение несоединимого. Она возникает, если два этноса, принадлежащих к суперэтносам с отрицательной взаимной комплиментарностью. (несовместимостью ценностей), живут перемешавшись, пронизывая друг друга. В этих случаях неизбежны кровь и разрушения, гибель одного или обоих этносов. Процесс распада этносов может длиться 150–200 лет и более⁸. /c. 142/

По Мысли Гумилёва, экономико-географическое единство региона, в котором сочетаются зональные и азональные (речные долины) ландшафты, определяло необходимость создания целостной системы, где части не противостоят друг другу, а дополняют одна другую. Он ссылается на исследование А.Ю. Якубовского, который писал: “Русская буржуазная историография... не сумела заметить того факта, что для отношений между русскими княжествами и половецкой степью более характерными и нормальными являются не война и набеги, а интенсивный товарообмен”⁹.

Русская земля в XII в. была вместилищем многих этносов, но славяне были ведущим, наиболее инициативным этносом, восприимчивым к византийской культуре. Они могли успешно противостоять другим этносам – более агрессивным, с более низким уровнем культуры. Но шло соперничество и между славянскими субэтносами, например киево-волынским и чернигово-северским. Инициаторами междоусобиц были не князья Рюриковичи, а люди, их окружающие, которые кормили князей, боролись за власть в своем княжестве и за власть в других княжествах Руси. Таким образом, Русь и завоеванная Степь составляли в XII в. единое, хотя и не централизованное государство, впавшее в XIII в. в состояние глубокого кризиса¹⁰.

При постоянном взаимодействии “истории природы и истории людей” – Леса и Степи – русичи выступали как представители Леса, который не только кормил, давал материал для сооружения жилищ и поселений (“деревня” – “дерево”), но и позволял укрыться от конницы неприятеля, а кочевники – как представители Степи, которая их кормила, давала место для огромной массы людей. В связи с этим представляет большой интерес научно-исторический и геополитический анализ проблемы соотношения Леса и Степи в романе Дмитрия Балашова “Младший сын”. Там, в частности, есть такое рассуждение:

“Восток безмерен. Он бесконечен, как песок... Запад вседневен. Города, городки... А там (Восток) – море. Тьма там. Тысячелетия. Без имен, без лиц.

Оттуда исходит дух силы. Закручивает столбом и несет, и рушит все на своем пути, и вздымает народы, словно сухой песок, и уносит с собой...

Это смерч. Пройдет, и на месте городов – холмы, и дворцы повержены в прах, и иссохли арыки, и ворон каркает над черепами владык, и караваны идут по иному пути... /c. 143/

И из пустоты, из тишины степей исходят тьмы и тьмы и катятся по земле, неостановимые, как само время...

Это смерч. Сгустившийся воздух. Дух силы. Сгустившаяся пустота степей”¹¹.

И безусловно, при столкновении этносов Леса и Степи меняется социальная и этническая психология, мотивы поведения и цели.

5.2. “Ритмы Евразии” как итог творческой деятельности Л.Н. Гумилёва

“Ритмы Евразии” – последнее произведение Л.Н. Гумилёва, которое ему не суждено было завершить. Книга была задумана как широкая панорама событий евразийской истории, основанная на теории этногенеза. В этом произведении должна была найти отражение история всех народов, с которыми были связаны эпохи интеграции Евразийского континента, – тюрок, хунну, монголов, татар и русских.

Границы Евразийского мегаконтинента Гумилёв определяет следующим образом. Западная Европа отделяется от евразийского пространства отрицательной изотермой января (к востоку от этой границы средняя температура января отрицательна). С юга Евразия ограничивается цепями гор (Кавказ, Копетдаг, Памир, Тянь-Шань), с севера – массивами тайги, на востоке – Великой китайской стеной. Евразию можно разделить на три региона:

1) Высокая Азия – Монголия, Джунгария, Тува и Забайкалье; климат довольно сухой, но в горах достаточно влажный;

2) Южный район – Казахстан и Средняя Азия;

3) Западный район – наиболее влажный, включающий Восточную Европу; имеется полоса черноземов, а также лесостепная полоса.

Восточная часть Евразии населена монголоидами (в древности – тюрками, а с XIII в. – монголами), южная часть – смесью монголов, тюрок и иранцев, западная – славянами и утро-финнами. Все перечисленные народы следует считать аборигенами Евразии, так как их переселения носили характер простых передвижений в пределах своего или сходного этноландшафтного района. Вторжения иноземцев (китайцев, арабов, евреев, немцев, шведов, поляков и др.) происходили редко и не имели конечного ycпexa.

Гумилёв полагает, что особый этнос великороссов сформировался под воздействием пассионарного толчка в результате тюркско-славянского слияния, и определяет его как союз Леса и Степи. Данный союз представляет собой симбиоз, т.е. взаимовыгодное /c. 144/ сосуществование этносов, при котором каждый этнос сохраняет свое национальное своеобразие. В XII в. Русь разваливалась под влиянием междоусобных войн на отдельные княжества, и Гумилёв вовсе не считает нашествие монголов причиной упадка Древней Руси. Именно в этот период на краю гибели она испытала мощный пассионарный толчок, который прокатился по всей Евразии. В качестве доказательства Гумилёв приводит рождение примерно в одно время таких личностей, как Александр Невский (русский князь), Миндовг (великий литовский князь), Осман (турецкий султан), которые спасли свои страны от завоеваний иноземцев и подняли значение своих стран и народов. “Иго”, по Гумилёву, это не шествие монгольских войск через Россию, а смешение кровей, причем монголы на 2/3 были христианами – до 1313 г., когда хан Узбек принял ислам как государственную религию и заявил, что все иноверцы будут казнены. Масса христиан и язычников монгольских кровей бежала на Русь и принимала православие, смешивалась со славянами.

Если исходить из обычной продолжительности цикла жизни суперэтноса, сейчас Россия находится в фазовом переходе от надлома к инерции (800 лет). Таким образом, переживаемый нами кризис вполне закономерен. Надлом в российском суперэтносе впервые обозначился после Отечественной войны 1812 г., и Гумилёв объясняет это предшествующими реформами Петра I, насаждавшего западную культуру, а также гибелью наиболее пассионарной части русских офицеров в войне против Наполеона. Поскольку общая продолжительность фазы надлома около 200 лет, становится понятным, что советский период нашей истории является наиболее тяжелой, финальной частью фазы надлома.

От уровня пассионарности в нашем обществе в настоящее время зависит, перейдем ли мы к инерционной фазе развития этноса или прекратим свое существование как суперэтнос. К примеру, европейцы старше нас на 500 лет, и то, что переживает сегодня Россия, Западная Европа пережила в конце XV – начале XVI в. Так, история Франции XV в. характеризуется жестокой гражданской войной между сторонниками герцога Орлеанского и герцога Бургундского. Пример инерционной фазы, к которой благополучно перешла Италия, а за ней и прочие страны в XVI в., – эпоха Возрождения.

По итогам анализа теории евразийства, этногенеза и пассионарности Л.Н. Гумилёва и с точки зрения геополитики можно сделать следующие основные выводы.

1. Общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, невозможна. Культура каждого этноса своеобразна, и именно благодаря этой пластичности человек выжил на планете Земля. /c. 145/

2. Контакт на суперэтническом уровне между этносами Евразии и иными этносами дает негативные результаты. Там, где сталкиваются два и более суперэтноса, множатся бедствия и нарушается логика творческих процессов. Поэтому конфликт между Западной Европой и Евразией как между двумя суперэтносами, не обладающими комплиментарностью, может привести к трагическим последствиям для всей планеты.

3. Духовность евразийских народов представляет собой единую суперэтническую целостность, любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте евразийского единства.

Особенно важно отметить, что Гумилёв ставит историю людей в сильную зависимость от истории идей, разделяя последние на две группы – жизнеутверждающие (оптимистичные и теистические) и жизнеотрицающие (пессимистичные и атеистические). Однако заявления ученого о неком “теистическом буддизме”, о православии, отрицающем Ветхий Завет, не всегда подкреплены соответствующими фактами.

Главная причина этногенеза Гумилёву видится в мутациях, вызванных космическим облучением биосферы, а в подтверждение этого он приводит наблюдение, согласно которому несколько вспышек этногенеза произошло примерно в одно и то же время на стыках ландшафтов, примерно совпадающих с границами между этносами (ибо каждый этнос приспосабливается к определенному ландшафту или группе ландшафтов). Сам же Гумилёв отмечает, что именно контакты разных этносов, и особенно суперэтносов, благодаря различию стереотипов поведения и перепадам уровней пас-сионарности рождают новые идеи, новые стереотипы поведения и новые этносы.

Не исключено, что автор видит причину этногенеза в виде космического излучения как дань воззрениям своего учителя Савицкого и учению об энергии живого вещества академика Вернадского. Мысль о космическом воздействии на историю человечества разрабатывалась не только Вернадским, но и русскими космистами К.Э. Циолковским и А.Л. Чижевским. Гумилёв очень часто использует термин Чижевского “причинно-следственные цепочки”. Для него совершенно ясно, что все должно иметь свои причины, которые носят естественный, природный характер, при этом одна и та же причина при одних и тех же условиях порождает одни и те же следствия.

Время, научно-технический прогресс и другие факторы, безусловно, наложили отпечаток не только на внешний облик этносов, проживающих в Евразии. Они внесли существенные коррективы в их менталитет. Но тем не менее силы влияния месторазвития воздействуют на жителей этого ареала до сих пор. /c. 146/

5.3. Наследники идей Л.Н. Гумилёва

Евразийство после десятилетий забвения (запреты властей предержащих, усилий придворных ученых и т. д.) вновь возрождается, причем процесс идет весьма стремительно. Об этом говорит поток публикаций в журналах, газетах. Вышло несколько номеров евразийского обозрения “Элементы”, сборника “Пути Евразии”, а самое главное рост тиражей работ историка, этнографа, географа Л.Н. Гумилёва. Интерес к его научным трудам, к идеям первых русских евразийцев, которых он вызвал из забытья, возник у весьма широкого крута читателей, а сама наука геополитика стала предметом изучения студентов высших учебных заведений.

Евразийство вызывает интерес и в других странах мира: от самых больших – сверхдержав до самых крошечных, таких, как Великое княжество Монако или Лихтенштейн. Американские геополитики, политологи, советники президентов и монополий регулярно в течение 1990-х гг. публиковали обстоятельные аналитические материалы по таким проблемам, как положение России, Россия и Европа, Россия между Европой и Азией. В число евразийцев входят американские ученые русского или советского происхождения, например А. Рязановский и А. Янов, американский геополитик М. Вассин, бывший советник Президента США Дж. Картера по национальной безопасности, ныне советник крупной американской корпорации, давний ненавистник СССР, а сейчас России – политолог З. Бжезинский. Увлекается проблемами евразийства даже философ и социолог Дикенбе Мутомбо, проживающий в Западной Африке. В своих трудах он демонстрирует хорошее знание работ Л.Н. Гумилёва.

Великий князь Владимир Кириллович говорил о евразийстве следующее:

“Течение это незаслуженно предано забвению, между тем как многое в идеях Вернадского и Трубецкого, Зелинского и Савицкого, Карсавина, Иванова, барона Унгерна удивительно актуально именно сегодня. Я имею в виду прежде всего идеи о том, что исторические судьбы России неотделимы от судеб Азии, Евразийского Севера, Турана и, следовательно, тюркских народов. Российская империя могла бы стать, но не стала евразийской, к сожалению.

Славянство и Туран, Русь и Степь – эти великие космосы с их глубинными духовными геополитическими связями, – убежден, еще найдут в себе силы и энергию для нового взаимообогощающего синтеза. И идеи /c. 147/ мыслителей евразийцев еще окажут весьма ценную помощь этому мирному объединительному процессу”¹².

Последователи евразийцев сделали не только геополитические выводы из их наследия, но и сформировали целое направление в науке, получившее название “неоевразийство”. Оно имеет несколько разновидностей.

Одну из них являют представители течения национальной идеокра-тии имперского континентального масштаба, объединившиеся вокруг газет “День”, “Завтра”, журнала “Элементы”. Это течение основывается на идеях П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.С. Трубецкого, Л.Н. Гумилёва и развивает их. Его представители противостоят либеральному западничеству и узкоэтническому национализму. В их исследованиях Россия – это ось геополитического Большого пространства. Ее задача и миссия – создание империи евразийского социализма. Либеральную экономику, создаваемую российскими реформаторами, они считают признаком атлантизма. Советский период российской истории, пишет А. Дугин, рассматривается как модернистская форма традиционного русского национального стремления к планетарной экспансии и “евразийскому антиатлантическому универсализму”.

Теория пассионарности Гумилёва обогащается учениями о “циркуляции элит” итальянского социолога В. Парето и религиоведческими взглядами школы европейских традиционалистов Генона и Эвола. Идеи традиционалистов – “кризис современного мира”, “деградация Запада”, “десакрализация цивилизации” и т.д. -являются важными компонентами этого течения неоевразийцев.

Опираясь на знания концепций Хаусхофера, Шмитта, Никиша, “новых правых” (Ж. Тириара, К. Террачано и др.), эта школа неоевразийцев понимает Европу как континентальную силу. Обозначенные аспекты парадигмы были незнакомы Савицкому, Вернадскому и Трубецкому – в ту пору США еще не набрали соответствующий геополитический вес, который имеют сейчас. Это течение неоевразийцев признает стратегическую важность Европы для завершенности евразийского Большого пространства.

Другое течение современного неоевразийства опирается на идею континентального русско-иранского союза. Выбор, исламских стран, прежде всего Ирана и Ирака, России в качестве своего стратегического союзника является базой антиатлантической стратегии на юго-западе Евразии. Тюркские народы и русские, ислам и православие имеют положительную комплиментарность, совпадение /c. 148/ экономических и политических интересов, моральных ценностей. Это объективно объединяет народы и страны региона для противодействия антитрадиционному, утилитарно-прагматическому Западу со всеми разновидностями их неополитических проектов.

Представители данного течения неоевразийства совершенно не приемлют ни атлантизма, ни мондиализма. Немногим благосклоннее смотрят они на европеизм и умеренный континентализм европейских геополитиков, который им представляется как промежуточная реальность. Эта разновидность неоевразийства имеет много точек соприкосновения с другими альтернативными геополитическими проектами: исламским “социализмом”, европейским национал-большевизмом, геополитиками стран Африки и Латинской Америки.

Еще одно течение неоевразийства поддерживает и развивает идеи, призванные воссоздать экономическое взаимодействие бывших республик СССР. Здесь речь идет в основном об “экономическом евразийстве”. С этой идеей уже несколько лет выступает президент Казахстана Н. Назарбаев.

Лидер КПРФ Г. Зюганов в своих книгах¹³ развивает идею “сбалансированного мира”, основы которого покоятся не на мондиалистских утопиях, а на геополитическом равновесии “больших пространств”, цивилизаций и этноконфессиональных “центров сил”, учете законных интересов всех государств, больших и малых народов. Роль гаранта такого сбалансированного мира смогла бы играть Россия -обновленная, преодолевшая кризис и укрепившая свою государственность на основе синтеза древних духовных традиций, советского народовластия с достижениями современного “технотронного” века.

Свое понимание проблемы неоевразийства изложил в известной книге “Последний бросок на юг” лидер партии ЛДПР В. Жириновский. Это “великодержавный” проект, где делается попытка обосновать экспансию России против стран СНГ, Афганистана, Пакистана, Индии, выйти к берегам Индийского океана, помешать реализации проекта “анаконда”, душащего как Индокитай, так и Евразию. Трудно понять, чего больше в этой книге – буйной фантазии или провокации? То же самое можно сказать и о новой книге Митрофанова “Новые шаги геополитики”.

Интерес к неоевразийству в России не угас и в начале XXI в. Об этом свидетельствуют многочисленные публикации в российских изданиях самых разных направлений. В конце апреля 2001 г. сторонники евразийских идей учредили на своем съезде /c. 149/ общероссийское политическое общественное движение “Евразия”. Многие положения неоевразийцев разделяют люди различных национальностей, религий. Основным принципом нового движения, евразийской философии является принцип “цветущая сложность”. Это можно понимать так, что под небом Евразии есть место представителям всех 130 народов, народностей и национальных меньшинств России. В политическом плане неоевразийцы, как подчеркивается в отчете, перешли на позиции политического центризма¹⁴.

Новое течение в русской политической и идеологической жизни открыто противопоставило себя атлантизму. В докладе на упомянутом съезде отмечалось, что современная геополитика дала неоевразийской философии научный арсенал, рациональную и действенную методологию, актуальность и применимость к реальной политике. Последователи этого течения, полагая, что неоевразийство не только философская идея, но еще и инструмент стратегического планирования, ставят вопрос ребром: “Евразийство или атлантизм”. Неоевразийская философия у идеологов – последователей Гумилёва представляет собой “историко-религиоведческий аппарат, позволяющий осмыслить и осознать тончайшие нюансы в религиозной жизни различных государств и народов”¹⁵. Авторы концепции увидели свой третий путь экономического развития, условно названный неортодоксальным социализмом, который, по их мнению, сможет успешно противостоять губительному гиперлиберальному пути.

Русские и российские геополитики, политологи и политики осуществили и продолжают осуществлять на материале новейшей истории фундаментальный анализ духовного, цивилизационного дуализма Востока и Запада, славяно-православного и англосаксонского, иудео-христианского мира¹⁶.

Американский профессор российского происхождения А.П. Цыганков в аналитической статье “Несостоявшийся диалог с Фукуямой. О западных целях, многокультурном мире и ответственности интеллектуалов” дает свои оценки сложившимся течениям в теории и практике неоевразийства России. Из перечисленных (не строго проанализированных) концепций он пальму первенства отдает либералам (Е. Гайдару, А. Козыреву и др.), немало сделавшим для разрушения России, снисходительно относится к социал-демократам, иронизирует по отношению к державникам, довольно ядовито /c. 150/ излагает идеи А. Дутина, называя его неокоммунистом, и в упор не видит работ Г. Зюганова.

Другие разновидности неоевразийства – проекты выработки “национальной идеи”, призывы к изучению наследия первых русских евразийцев – во многом носят заказной идеологический характер, спекулируют на национальных чувствах русских или тюркских народов, национальных меньшинств. Под этими проектами нет более или менее прочной научной основы, серьезной теории и методологии, они искусственны, фрагментарны и не могут претендовать на самостоятельную и серьезную геополитическую идеологию и методологию.

5.4. Неоевразийство и будущий мир

Огромный континент Евразию Гумилёв, как и его предшественники, не противопоставлял всему остальному миру. Общеметодологическим принципом евразийства является полицентризм. Евразия выступает как один из геополитических центров, а не доминирует в мире. Мы отмечали, что виднейший теоретик геополитики англичанин X. Маккиндер обосновывал именно эту идею. И русские евразийцы и неоевразийцы считали ее плодотворной и развивали этот тезис в своих работах: “Европейский полицентризм предполагал, что таких центров много. Европа – центр мира, но и Палестина – центр мира, Иберия и Китай – то же самое”¹⁷.

По-иному смотрят на эту проблему многие видные ученые (геополитики, политологи, экономисты и т. д.), политики и военные, руководители монополий, особенно ориентированных на добычу и переработку сырья, компаний, производящих средства связи, аэрокосмическую технику.

Такой повышенный интерес американо-европейских ведущих политиков и обслуживающих их ученых носит далеко не праздный или теоретический характер. Они преследуют свои геополитические цели, связанные с захватом новых невосполнимых источников сырья (прежде всего энергоносителей).

Вот что, например, пишет по этому поводу З. Бжезинский: “Евразия – это суперконтинент земного шара, играющий роль своего рода оси. Та держава, которая на нем доминирует, будет оказывать решающее влияние в двух из трех наиболее развитых в экономическом плане регионов планеты – Западной Европе и Восточной Азии”¹⁸. Кто будет господствовать в Евразии для /c. 151/ Бжезинского совершенно ясно. Он пишет об этом с циничной откровенностью: “... вряд ли какое государство может сравниться с Соединенными Штатами в четырех ключевых областях – военной, экономической, технической и культурной, придающих стране глобальный политический вес”¹⁹.

Эти и другие откровения Бжезинского и прочих “радетелей” вхождения России в “семью цивилизованных народов мира” – один из проигрываемых сегодня вариантов присоединения России к новой суперэтнической системе. Но, как совершенно справедливо пишет Л. Гумилёв, “было бы величайшим заблуждением думать, что итогом строительства “общеевропейского дома” станет... торжество общечеловеческих ценностей”²⁰.

И по меньшей мере наивно звучат слова российских политиков, ученых-западников, напоминающие мысли известного мошенника, чтущего уголовный кодекс, – “Запад нам поможет”. По этому поводу можно процитировать Трубецкого:

“Те романо-германские державы, которые окажут России помощь... сделают это, конечно, не по филантропическим побуждениям и постараются поставить дело так, чтобы в обмен на эту помощь получить Россию в качестве своей колонии”²¹.

Так что же ждет Россию, мир в целом? Роль колонии в монополярном мире, проект которого уже начертал Бжезинский и другие ученые-западники (атлантисты, мондиалисты и т. п.), или возможны другие варианты? Сторонники первого течения евразийства по этому поводу утверждают, что победа Запада в “холодной войне” концептуально означает окончание биполярного мира и начало однополярного. И если чистые атлантисты (Хантингтон) предполагают, что эта однополярность будет относительной, поскольку выигравший Запад (The West) будет вынужден постоянно улаживать нарастающие меж-цивилизационные конфликты со “всем остальным миром” (The Rest), то мондиалисты (Фукуяма, Аттачи) видят беспроблемную доминанту Запада надо всей планетой как нечто уже случившееся. Даже самый конфликтный вариант профессора Санторо предполагает, в конце концов, установление Мирового правительства.

Немногим отличается от взглядов Фукуямы, Аттали и Санторо точка зрения политолога К.С. Гаджиева. Он пишет: “Мы, по-видимому, переживаем начальный этап формирования нового типа мирового сообщества всепланетарного масштаба, которое будет отличаться от общества, в котором наше поколение родилось и /c. 152/ выросло... Структурообразующими силами большей части современного мирового сообщества являются рыночная экономика и – в меньшей степени – политические институты, ориентированные на демократию”²².

Но известно, что страны, добившиеся за послевоенные годы самых динамичных показателей в экономике (СССР с 1945 по 1960 г., Япония с 1945 г. до середины 1990-х гг., Германия, в том числе ФРГ и ГДР, с 1945 г. по настоящее время, Китай с 1949 г. по настоящее время), часто принимали политические решения о регулировании и планировании своего экономического развития.

Ранее мы уже говорили о книге-фантасмагории А.А. Зиновьева “Глобальный человейник”. Так вот, в ней повествуется о том, что на Земле свершился повальный экспорт “западнизма”, его традиции и ценностные ориентации стали глобальными: планета превратилась в однопартийный социум, все страны пришли к “западнизму”, и человечество превратилось в “человейник”, человек слился с компьютером, перестал быть самим собой, стал чем-то средним между компьютером “Ла” – зеркальным отражением человека-хозяина и муравьем. Зиновьев в фантастической форме представил реализованный проект западников-победителей, где восторжествовала атлантическая, талассократическая система ценностей. Евразийству с его поисками смысла жизни и духовности в такой системе места нет.

Неоевразийцы России, подобно многим ученым и политикам стран Европы и Азии, не могут согласиться с гегемонистскими притязаниями атлантистов и мондиалистов. Противостоять монополярности, по их мнению, может биполярность. Имеется в виду, что “новый континентальный альянс должен либо включить в себя всю Европу до Атлантики и несколько важнейших секторов южного побережья Евразии – Индию, Иран, Индокитай и т. д., либо обеспечить дружественный нейтралитет этих же пространств, т.е. вывести их из-под контроля атлантизма”²³. Особо подчеркивается, что новый евразийский биполяризм должен исходить из совершенно иных идеологических предпосылок и основываться на совершенно иных методиках.

Механизм формирования биполярного мира дается в книге Г.А. Зюганова “Россия – Родина моя”, где, в частности, утверждается, что обновленная Россия, укрепившая свою государственность и возродившая свою экономику на базе современных технотронных технологий, займет в мире свойственное ей место, вновь обретя /c. 153/ свою традиционно миротворческую, стабилизирующую, сдерживающую хаос силу.

5.5. Евразийский контрглобализм – будущее России

Как мы отмечали, с разрушением СССР и Варшавского блока изменилось геополитическое равновесие на планете. Бывшие восточные страны социалистической системы исчезли: часть их вошла на правах бедных родственников в первый мир – в систему развитых капиталистических государств, часть пополнила страны третьего мира – традиционных поставщиков сырья и дешевой рабочей силы. При этом и те и другие, как правило, растеряли былой политический и экономический вес. Данный вывод в полной мере относится и к России. Третий мир потерял возможность маневрировать между двумя блоками, двумя сверхдержавами-антагонистами, получая в былые годы экономическую, военную, техническую поддержку то в одном блоке, то в другом²⁴.

После Второй мировой войны почти 45 лет на планете сохранялось относительное затишье. Пушки молчали – говорили дипломаты. Политический язык межгосударственного общения был достаточно гибок и цивилизован, тверд и ясен. Господин “нет” (так называли на Западе министра иностранных дел СССР А.А. Громыко) был немногословен, спокоен. Советский Союз не мог позволить себе повышать голос в стенах ООН или в Совете безопасности, поскольку обертоны приводили в надлежащий трепет не только западноевропейские страны, но и США (например, Кубинский кризис осенью 1962 г.).

В последние десятилетия XX в. политический язык межгосударственного общения постепенно менялся в сторону резкого ужесточения. Язык дипломатии стал предваряться языком пушек, ракетных залпов. Во всех военных конфликтах с самого начала с трагической очевидностью была предопределена развязка: будь то операция “Буря в пустыне” или Косовская операция. Предшествующие им локальные войны (в Корее, Вьетнаме, в Эфиопии и в других странах) были конфликтами двух глобальных систем. Окончание войн не было окончательным выяснением расстановки геополитических сил. В последнем десятилетии XX в. войны с участием США и их союзников по НАТО приобрели разбойничий характер, носили однозначную, предопределенную развязку, напоминая по формату /c. 154/ полноценную современную войну. Эту странную для всего мира тенденцию Соединенные Штаты принесли в XXI в. – бомбардировки Афганистана и вооруженное вторжение Ирак.

Такой метод самоутверждения в межгосударственных, геополитических отношениях США и их западные партнеры позволяют себе в отношении стран-изгоев. С ними нет необходимости договариваться как с равным противником, и все возникающие противоречия можно решить относительно кратковременной военной операцией. Расходы на такую операцию оплатит проигравший войну, а лидеры этой страны будут представлены в глазах мирового общественного мнения как диктаторы, узурпаторы демократии, прав и свобод человека. Более того, и потребуют, чтобы они предстали перед марионеточным Международным трибуналом в Гааге. А как действует этот суд, весь мир узнал после трагической кончины сербского лидера Милошевича.

По воле сверхдержавы США и их сателлитов страной-изгоем может быть названа любая страна мира. В начале 1990-х гг. это был Ирак, в конце 1990-х гг. – Югославия, в начале XXI в. – Иран и Северная Корея. В недалекой перспективе по воле США ею может стать Россия. Главный критерий для отнесения страны в число изгоев – несовпадение ее государственных интересов с интересами атлантистских, мондиалистских структур.

У России очень мало возможностей противостоять этим структурам. Имеющийся ядерный потенциал, сырьевые ресурсы не смогут сделать нашу страну тем, чем был СССР, возглавляя соцлагерь, Варшавский военный блок. Все это было сдано Западу Горбачевым, Ельциным и их подельниками ради мифических “общечеловеческих” ценностей, мифической дружбы с лидерами стран Запада. С Горбачевым и Ельциным они дружили, но государственные интересы США, Германии, Франции, Великобритании у них были на первом месте. Утрата Россией военного контроля над Евразией была главной причиной потери международного авторитета, утраты возможности влиять на мировые геополитические процессы. Теперь на нашу страну смотрят как на бедного, надоевшего бесконечными просьбами родственника.

К какому блоку примкнуть России? К западному, где ей отведут, конечно же, одну из последних ролей. Или к восточному, куда входят Китай, Индия, Иран? Там ей объективно может быть выделена вторая (после Китая) роль.

Идея создания нового полюса силы как ответ глобалистам, т.е. строительство структуры Москва – Пекин – Дели – Тегеран – Багдад, обсуждается с середины 1990-х гг. Создание такого блока – насущная /c. 155/ потребность времени. США в первой четверти XXI в. в состоянии создать глобальную систему контроля над планетой. Но ни Россия, ни Китай, ни Индия, а тем более Иран, не самостоятельны в той степени, какая требуется для формирования такого блока и эффективного участия в нем.

Россия экономически, технологически, а в еще большей степени финансово, зависит от Запада. Китай в силу специфики своей юго-восточной политики вынужден тщательно продумывать свои дипломатические, военные, геополитические решения с учетом позиции США. Слишком много получает Китай от Вашингтона, чтобы решиться на резкие шаги по отношению к нему. Хотя случай с самолетом-шпионом говорит о том, что КНР выходит из ряда региональной державы в державу “номер два”. Индия по традиции находится в зоне британского контроля. Ирак пережил вооруженное вторжение США и находится почти в состоянии гражданской войны. Иран числится в списках государств-изгоев. Кроме того, Китай, Индия, Иран имеют много нерешенных проблем, прежде всего территориальных, являются конкурентами в сфере азиатского и ближневосточного влияния.

Потенциально реализуем другой антиглобалистский проект – союз России и исламского мира. Либеральное лобби в Москве упорно видело Россию исключительно как часть западного мира. Оно было готово заплатить любую цену за то, чтобы “втащить ее за волосы в Европу”. Но все дело в том, что между Россией и Европой “дистанция огромного размера”. О несовместимости ценностей, исповедуемых в Европе и России, писал еще во второй половине XIX в. русский мыслитель Данилевский, о несовпадающей комплиментарности – в конце XX в. Гумилёв. А проблемы, с которыми столкнулась Россия, и проблемы стран исламской цивилизации имеют общую природу. И прежде всего это серьезная внутренняя неготовность прозябать в кильватере атлантизма, обслуживая западную цивилизацию в качестве рынка дешевой рабочей силы или сырьевой базы.

Исламские страны готовы многим поступиться “ради создания действенной силы, способной представлять их политические интересы”. И проект создания новой геополитической структуры Россия – Казахстан – Таджикистан – Иран с перспективой присоединения к ней со временем Афганистана и других исламских государств предпочтительнее, нежели формирование оси Москва – Пекин – Дели. В подобном предложении есть большая привлекательность для российских политиков. Если рассматривать проект с точки зрения престижности, Россия, бесспорно, будет играть в этом союзе /c. 156/ первую роль. Кроме того, такой союз при условии заключения военного соглашения позволил бы контролировать евразийское пространство. Далее, единая экономическая политика огромного “евразийско-ближневосточного” региона, располагающего гигантскими сырьевыми ресурсами, прежде всего мировыми запасами энергоносителей, положила бы конец хождению по всему миру необеспеченного доллара США.

Но для того чтобы успешно реализовать этот проект, необходима политическая воля, желание поставить во главу угла государственные интересы, а не интересы либерально-демократического крыла политической элиты Российской Федерации, фактически продолжающей печально знаменитую козыревско-ельцинскую линию уступок Западу. Здесь должны объединить свои усилия все субъекты политической элиты России; речь, безусловно, идет о политиках-государственниках, представляющих все спектры политической системы общества. Проект очень велик и реализовывать его отдельной группе сторонников просто не под силу, поэтому для “поддержки контрглобалистского союза необходимо новое структурирование партийного пространства России, должна сформироваться новая массовая политическая партия, которая осознает будущее России как часть единого евразийского будущего”²⁵.

Для создания будущего Евразийского союза в противовес Атлантическому союзу, т.е. блоку НАТО, есть все предпосылки: политические, военные, экономические, в том числе связи с бывшими союзными республиками, входящими в Таможенный союз, представляющий собой, по сути, Евразийский экономический союз.

Есть еще одна точка зрения на новое мироустройство. В XXI в. в качестве геополитического противовеса атлантистам и глобалистам может выступить Китай. Для такого подхода есть много “за”:

• стремительный экономический рост КНР;

• огромная территория;

• не уступающая территории США;

• большой демографический потенциал, превосходящий более чем в 4 раза потенциал США;

• активная динамичная внешняя политика;

• многочисленные, мощные, быстро модернизирующиеся вооруженные силы.

Но Китай на практике балансирует между атлантизмом и евразийством. И эта политика, по-видимому, будет продолжаться и в первые десятилетия XXI в. /c. 157/

В научной литературе можно встретить еще одну точку зрения относительно судеб мира. Есть немало политиков, ученых, которые считают наиболее вероятной соперницей США Японию. В частности, американский политолог К. Престовиц отмечал, что американскому веку пришел конец и что самым крупным событием конца столетия является восхождение Японии в качестве великой супердержавы. Это отражение того, что в сознании американцев все больше утверждается мысль о потере Соединенными Штатами позиций державы “номер один”.

По данным опросов общественного мнения, проведенных Си-би-эс в 1989 г., на вопрос о том, какая страна в XXI в. займет место державы “номер один”, 47% назвали США, а 38% – Японию. По данным опроса, проведенного Си-би-эс и газетой “Нью-Йорк Таймс” осенью 1997 г., только 25% предпочли США, а 58% – Японию.

Контрольные вопросы

1. В чем сущность идеи “пассионарности” Л.Н. Гумилева?

2. Раскройте основное содержание работы Гумилева “Ритмы Евразии”.

3. Расскажите о причинно-следственных цепочках этногенеза.

4. В чем суть геополитического синтеза Леса и Степи?

5. Какова роль неоевразийства в борьбе против атлантизма и мондиализма?

6. Расскажите об идеях неоевразийства относительно мироустройства в XXI в. /c. 158/